Подбор и скрещивание родительских форм — это старт селекционного процесса. Дальше начинается изучение потомства: как быстро идет у него деление клеток в конусе нарастания, нет ли «сбоев» при последующих оплодотворениях и т. д.
Подсчитано: чтобы один человек нормально питался, крестьяне должны возделывать 0,6 гектара. Если к тому же удовлетворять потребность в обуви, одежде, других благах цивилизации, то следует прибавить еще столько же. Итого — 1,2 гектара на каждого из нас. А ведь население Земли растет весьма высокими темпами: в марте 1980 года нас, по данным ООН, было 4500 миллионов, или почти на 25 процентов больше, чем всего десятилетие назад. Мировое же производство сельского хозяйства, в том числе земледелия, увеличивается медленнее. На повестке дня стоит жизненно важный вопрос: можно ли резко поднять «выпуск» продукции растениеводства? Наука отвечает: да, можно.
Например, расширяя сельскохозяйственные угодья. Однако на долю площадей, в принципе способных родить зерно, картофель, овощи, фрукты, приходится меньше трети суши. Причем увеличивать пашни, сады в большинстве стран ныне без существенных затрат на осушение болот или орошение пустынь не удается — тут требуются немалые вложения труда и средств. И потом, этот ресурс не безграничен: места требуют города, заводы, дороги, шахты, открытые разработки полезных ископаемых.
Второй путь наращивания продукции полей лежит через превращение традиционного сельского хозяйства в род индустрии. Идя по этому пути, наша страна, несмотря на перенесенную самую разрушительную войну всех времен и народов — вторую мировую, с 1928 по 1978 год в 20 раз подняла мощность технической базы колхозов и совхозов. Поставки минеральных удобрений только в 1979 году в 24 раза превзошли уровень 1940 года. И отдача не замедлила: агроцех СССР стал давать в среднем в 2,5 раза больше продукции. Однако расчеты специалистов показывают: последующее двойное повышение сборов, скажем, зерна, потребует удесятерить мощность используемых на селе двигателей и количество применяемых химикатов. А этого не добиться без резкого увеличения добычи руды и других полезных ископаемых, без строительства новых крупных промышленных предприятий.
Дано ли третье?
Словно предвосхищая злободневность этого вопроса, Н. И. Вавилов еще в 1917 году отмечал: «Раньше на первый план выдвигался уход за землей — удобрения, обработка почвы, словом, именно земле-делие. Но ведь главная наша цель в другом — в растение-делии, в растение-водстве».
И действительно, сегодня вклад селекции в общее дело подъема урожаев, по единодушному мнению специалистов, равен 30 процентам, а по озимой пшенице эта цифра еще выше — 50 процентов.
Конечно же, такие высоты конструкторами растений взяты не вдруг. Возвратимся мысленно к лету 1921 года. Пламя интервенции и гражданской войны, что четыре зимы и три лета перед тем терзало Советскую Россию, медленно угасало. Однако все жестче сжимали Республику тиски разрухи и голода. А тут еще, когда и без того каждая осьмушка хлеба на счету, навалилась засуха… Выстоять, не позволить сломить столь тяжко завоеванную свободу — вот, казалось бы, единственная задача тех дней. Но молодая страна смотрела в будущее. Нужно было налаживать разоренное народное хозяйство, надежно, на долгие годы вперед ставить аграрное производство.
«Признавая расширение Государственных мероприятий по семеноводству одним из важнейших способов укрепления и развития крестьянского сельского хозяйства… Совет Народных Комиссаров постановляет:
1. Приступить немедленно к организации массового размножения и распространения в Республике чистосортных семян, а потому организацию семеноводства в Республике признать первостепенным заданием Наркомзема.
2. Обязать Наркомзем… поручить в первую очередь Шатиловской (Тульской губ.), Энгельгардской (Смоленской губ.), Московской, Воронежской, Саратовской, Безенчукской (Самарской губ.), Вятской и Омской областным станциям, а также Новозыбковской (Гомельской губ.) опытной станции немедленно приступить к расширению и быстрой организации Государственных питомников маточных семян, развивая селекцию и семеноводство…».
Документ этот подписан 13 июня 1921 года Председателем Совета Народных Комиссаров В. И. Лениным. Так впервые за всю историю земледелия селекции и семеноводству придавалось государственное значение. Селекционер из одиночки-энтузиаста превращался в лицо, необходимейшее сельскохозяйственной науке, стране, народу.
Судьбы многих конструкторов растений связаны с этим декретом. И среди них прежде других хочется назвать В. Н. Мамонтову. В селекцию она пришла в первые годы Советской власти, а сегодня сорта одной из главных хлебных культур нашей страны — яровой пшеницы, в числе авторов которых стоит и ее имя, выращивают на десятках миллионов гектаров. И всюду — на родной Саратовщине, в Казахстане и Мордовии, в Сибири и Оренбуржье — словом, везде, где в пашню легло красноватое зерно ее, Мамонтовой, селекции, земледельцы с благодарностью вспоминают знаменитую ученую. Ибо нет ничего дороже урожайного, полновесного колоса…
Философия злака
Хлеб издавна — символ достатка и домовитости. С незапамятных времен повелось на Руси самых дорогих гостей встречать хлебом-солью, пышным румяным караваем, любовно испеченным доброй хозяйкой.
Правда, в наши дни хлеб дома почти не пекут. Его делают машины. Изменились технология, рецептура, масштабы хлебопечения. Неизменным осталось одно: мука. Хлеб не получишь без муки — размолотого пшеничного или ржаного зерна. Но и для самой обыкновенной буханки пекари берут далеко не всякую пшеницу. Каприз? Нет, четкое разделение «профессий» зерна и выработанной из него муки. На хлеб идет исключительно пшеница мягкая. Но природа веками скрывала (и даже не за семью печатями — куда надежней!) тайну получения полновесного и в то же время сильного колоса.
Потому-то на опытной станции, что помещалась на окраине тогдашнего Саратова, еще в предреволюционные годы ученые бились над проблемой создания мягкой пшеницы. Как сделать ее продуктивнее — нельзя же считать за урожай 5—8 центнеров с гектара, что с великим трудом собирал в то время саратовский мужик?! Как приучить растение к знойному степному лету, где от дождя до дождя — недели, а то и месяцы? Как защитить его от пыльной головни — гриба, черным дымом испепеляющего драгоценные злаки? Как поднять качество зерна?..
На что же могли опереться саратовские ученые-зерновики в начале своего пути? Во-первых, на местную пшеницу Полтавка — за века хлебопашества ее вывели и развели поволжские крестьяне. Сорт этот относился к сильным. Другими какими-либо ценными качествами он не обладал. Во-вторых… Увы, его-то не существовало. Мировая селекция делала первые шаги, и уповать саратовцам приходилось исключительно на себя. Вот и пришлось им на небольшой селекционной станции начинать с теоретических изысканий.
Талантливые учителя В. Н. Мамонтовой — А. И. Стебут, Г. К. Мейстер, А. П. Шехурдин рассуждали примерно так: природа долго и терпеливо, с солидной долей жестокости вырабатывала у яровых пшениц определенную наследственность. В чем и преуспела — каждый сорт получил набор признаков, сцементированных в монолит. Тут и полезные (с точки зрения человека, конечно) свойства, и нейтральные, и вредные… Хочешь что-то исправить — прежде «разбей» биологический монолит на мелкие камешки, на отдельные признаки, а потом собери в новом, нужном для дела сочетании.
Но легко ли разбить то, что складывалось тысячелетиями, не повредив при этом основ жизни? Здесь нужна сила точно рассчитанного, как говорят инженеры, направленного взрыва. Однако в селекции динамит не употребишь. Его роль, пришли к выводу саратовцы, в условиях засушливого Заволжья может сыграть отдаленная гибридизация. Для того времени это было смелое, пионерское решение: ведь раньше сорта улучшали исключительно отбором.
В самом деле, что выйдет, если скрестить растения с резко отличающейся наследственностью? Например, соединить пшеницы разных видов, хотя и одного рода, — мягкую и твердую? Или же заняться более близкими родственниками, представителями одного вида злаков, однако из поколения в поколение проживающих в совершенно разных природных условиях: допустим, местную Полтавку свести со среднеазиатским сортом Грекум? Или даже попытаться слить совсем уж «седьмую воду на киселе», когда и род-то не совпадает: пшеницу с рожью, пыреем, житняком…
Резонно предположить, что природный монолит не выдержит противоборства столкнувшихся наследственных свойств и распадется. В итоге или… совсем ничего не получится, или возникнут невиданные до сей поры гибриды. Из них постепенно, при помощи отбора, можно вывести новый сорт.
Ну, а если все-таки искомое не проявится в потомстве с достаточной силой? Рецепт был выписан и для такого случая: ступенчатая гибридизация. При этом селекционер из потомства, созданного в результате отдаленной гибридизации, отбирает наиболее интересные особи и вновь скрещивает их с тем из родителей, который несет в себе «заряд» наиболее интересных признаков. Скрещивает, пока полученное не удовлетворит его полностью.
Из общей идеи постепенно рождались теория и методы создания отменных сортов яровой мягкой пшеницы. Рождались на глазах В. Н. Мамонтовой — сначала внимательной, вдумчивой ученицы, потом деятельной помощницы исследователей. А когда пришла пора практических опытов, рядом с ними на делянках, на окрестных полях была и она.
Новое часто проявляется неожиданно. Кто мог подумать, что вот именно это скрещивание — примелькавшейся всем местной мягкой пшеницы Полтавки с твердой Белотуркой — начнет эру взлета саратовских сильных пшениц? Даже спустя восемь лет, когда в итоге бесчисленных сортировок потомства, тщательнейшего отбора лучших гибридов наконец-то встал «на ноги» оригинальный сорт Сарроза, особого значения ему не придали. Более того, непосредственные «виновники» события, селекционеры, недовольно вздыхали. Да, зерно новорожденного соответствовало показателям качественных пшениц. Но вот его урожайность… Она, к сожалению, недалеко ушла от родительской, весьма скромной. А потому, хотя поволжские хозяйства и приняли Саррозу на вооружение, работа по ее совершенствованию не прекращалась.
И опять скрещивание. И снова отбор. Скрещивание. Отбор… Годы ожиданий, неудач, забот, побед. Какие-то питомцы А. П. Шехурдина, В. Н. Мамонтовой, их друзей и коллег, выдержав все проверки, переселялись из Института сельского хозяйства Юго-Востока на поля. Другие сходили со сцены.
Первая подлинная удача улыбнулась саратовским ученым в начале 30-х годов, когда родился сорт Саррубра. Качество его зерна оказалось настолько хорошим, что канадские пекари стали искать новинку на международном хлебном рынке. Да и урожайность у нее была неплохая — выше, чем у предшествующих сортов. Обычно скупой на похвалы, Н. И. Вавилов писал об этом сорте: «Из наиболее крупных достижений Саратовской опытной станции отметим безостый гибрид твердой и мягкой пшеницы Саррубра… Этот гибрид… является крупным достижением в мировой межвидовой гибридизации». Значит, путь был выбран правильно. Теперь только вперед!
Кстати, экзотичные названия новых пшениц кое-кого ввели в заблуждение. На страницах журналов Саррубру и Саррозу вдруг назвали «канадскими» сортами. На самом же деле это сокращенно — Саратовская рубиновая и Саратовская розовая.
С 1951 года В. Н. Мамонтова возглавила нескончаемую борьбу за приближение саратовских пшениц к долгожданному идеалу. Работа велась кропотливейшая. Ступенька — и сорт Альбидум 43 (к урожайности Саррубры добавлены 2 центнера зерна с гектара). Еще ступенька — и сорт Лютесценс 758 (к хорошему урожаю приплюсована пластичность, то есть способность успешно развиваться как в засушливых, так и во влажных районах; сорт оказался годным и для Сибири).
Ступени, ступени… За полвека работы В. Н. Мамонтовой 42 раза ее фамилия значилась в списке авторов сортов. Одиннадцать ее питомцев — немалая часть нынешнего ассортимента ярового пшеничного клина страны — возделывают и сейчас. Среди них Саррубра, Альбидум 43, Лютесценс 758, Саратовская 210— источники хлебной реки нашей. И, конечно, Саратовская 29, прочно захватившая первенство на тех миллионах гектаров, что широкой полосой полей пролегли от Липецка до Новосибирска, и «проникшая» даже в Хакасию.
Сорок пять лет подбирались к ней селекционеры. Сложная ступенчатая гибридизация, тысячи тысяч отброшенных промежуточных форм. И результат вполне оправдал усилия.
Вот список достоинств «двадцать девятой», проверенный многолетним (с 1957 года) опытом.
Урожайна. При соблюдении правил агротехники ее «потолок» — 40—50 центнеров с гектара.
Засухоустойчива. За нее, как за спасительницу, держатся земледельцы жарких и безводных районов Саратовщины, Казахстана, юга Урала.
Достаточно устойчива к полеганию. Ее колос и соломина не клонятся под осенними дождями, за что воздают должное сорту механизаторы, со всей своей техникой бессильные перед полегшим хлебом.
Среднеспела. Агрономы Урала и Сибири, над полями которых дамокловым мечом висят ранние заморозки, с ней почувствовали себя уверенней: зерно почти всегда успевает созреть в здешних суровых условиях.
Не поражается пыльной головней, безжалостной ко многим другим сортам.
А уж какие из нее караваи пекут! Даже высший авторитет британских мукомолов Кент-Джонс не удержался и дал такой восторженный отзыв: «Превосходный, сильный образец, совершенно выдающийся». Нет, не случайно столько земли, сколько занимает Саратовская 29, не отводят ни одному яровому пшеничному сорту в мире, а его автор — В. Н. Мамонтова — удостоена звания лауреата Ленинской премии, Золотой Звезды Героя Социалистического Труда.
Но селекционная наука не стоит на месте. И вот уже колхозы и совхозы сеют Саратовскую 36 — она оставляет за собой «двадцать девятую» по урожайности и к тому же успешно противостоит нападкам твердой головни. Саратовскую 38 — более скороспелую и засухоустойчивую. Саратовскую 39 — урожайность и засухоустойчивость ее еще выше. Саратовскую 42,45, 46… Кстати, Саратовская 46 считается лучшей из этого последнего ряда пшениц по продуктивности — она дает до 64 центнеров с гектара.
Однако как бы каждый новый сорт яровой пшеницы ни превосходил предыдущий, есть меж ними нечто общее: их жизненный цикл заканчивается ближе к осени. Причем даже самые скороспелые из яровых на полное развитие тратят не менее 70 дней, а «тихоходы» — те без малого четыре месяца. А для уборки предосенняя пора — время ненадежное: и затяжные дожди не редкость, и кое-где заморозки могут ударить. Как тут от потерь убережешься?
Потому-то земледельцы там, где позволяет климат, предпочитают озимые зерновые. Сеют их ранней осенью, чтобы до снега они успели и в рост тронуться, и щеточку стеблей над почвой поднять, а по весне начинали развитие уже не с «нуля». Поспевают же они в июле — августе, когда уборке помех нет. И по продуктивности озимые значительно обгоняют яровых собратьев.
Да вот беда: весь род пшениц от своих прародителей тяготеет к яровым формам. Эта закономерность трудноодолимым препятствием возникала на пути тех, кто пытался улучшить озимые пшеницы. Что говорить, нелегок поиск селекционеров, но у «озимщиков» усложнен многократно.
Рекордсмены хлебной нивы
Ими стали озимые пшеницы. Поколения крестьян разве что в сказках мечтали о 100-центнерном урожае. Но пришло время, и вот он — реальность. Союз ученых Украины и испытателей Киргизии сделал сказку былью: на поливных землях Пржевальского госсортоучастка, что возле озера Иссык-Куль, в 1971 году каждый гектар, засеянный сортом, выведенным под Киевом, впервые в истории отечественного земледелия дал 100,3 центнера зерна. Недостижимая, казалось, высота была взята пшеницей Мироновская юбилейная.
Минуло три года. И уже в Чехословакии, в районе Трнавы, собрали по 100,6 центнера на круг с 20-гектарного поля, занятого все той же Мироновской юбилейной. А неподалеку — в хозяйстве «Линова» — другой советский сорт Мироновская 808 вышел на рубеж 109 центнеров.
Но, может, происшедшее — случайность? Счастливое стечение обстоятельств, когда все — солнце, погода, почва — по прихоти природы сыграло на руку человеку?
…У людей старшего поколения на памяти популярная три десятка лет назад песня из кинофильма «Кубанские казаки», сложенная в честь хлеборобов, которые собирали стопудовый урожай. Получать же эти самые 16 центнеров зерна с гектара даже в благодатном для пшениц Краснодарском крае удавалось тогда немногим. Мешали прежде всего два тесно связанных обстоятельства: низкий потенциал сортов, находящихся в распоряжении колхозов и совхозов, да ржавчина с твердой головней — эти грибы-паразиты уничтожали весомую долю и без того невеликого урожая.
В середине 30-х годов молодой селекционер П. П. Лукьяненко скрестил местные озимые пшеницы вроде Седоуски и Кособрюховки с более продуктивной Украинкой, а в полученное потомство влил «кровь» устойчивых к ржавчине яровых злаков иностранного происхождения. К сожалению, значение содеянного разглядели немногие, поскольку прибавка к сбору не перевалила за 15 процентов. Зато сам ученый был доволен. Его опыт показал, и как «взламывать» наследственное упрямство озимых пшениц, и как одновременно прививать им стойкость к опасным болезням. Этому успешно послужила внутривидовая гибридизация географически отдаленных форм, помноженная на повторные скрещивания (когда молодые гибриды вновь и вновь опыляют исходными сортами). Идя избранным путем, П. П. Лукьяненко перед самой войной от «брака» озимой пшеницы Украинка и яровой Маркиз получил сорт Новоукраинка 83, который по продуктивности на четверть превышал исходные формы, а в годы сильного распространения ржавчины разница достигала 40—60 процентов. Новинка быстро шагнула на миллионы гектаров. Она-то и позволила передовикам Кубани надежно брать «песенный» — стопудовый урожай.
Однако дальше дело продвигалось с трудом. Теперь земледельцев ограничивал природный «потолок» продуктивности растений — порядка 35 центнеров с гектара. И другая причина подталкивала селекционеров на продолжение исследований: окруженная повышенной заботой хлеборобов (глубокая вспашка зяби, достаточная доза удобрений, уничтожение гербицидами сорняков), Новоукраинка 83 так «разнежилась», что ее высокая, тонкая соломина не держала крупный колос, гнулась. Стоило пройти сильным дождям, и пшеница ложилась на землю, налив зерна прекращался. Потому-то даже в хороший год она давала сборы ниже своих возможностей… Нужен был новый сорт, на голову выше предыдущего.
В 1959 году в производство вышел сорт Безостая 1, а уже в начале шестидесятых эту пшеницу сеяли на 6 миллионах гектаров — от Средней Азии до западной границы страны. Более того. Ей отдали предпочтение земледельцы многих зарубежных государств. В июле 1971 года VI Европейский конгресс селекционеров в Кембридже отметил, что Безостая 1 не имеет равных среди озимых пшениц мира как по урожайности, так и по умению приспособиться к незнакомому климату.
Почти 20 лет напряженного труда отдал П. П. Лукьяненко этому сорту. Селекционер вложил в наследственную формулу своего детища иной, чем у предшественников, потенциал продуктивности. Безостая 1 впитала в себя достоинства 23 родителей — из США и Японии, Аргентины и СССР, Италии и Венгрии, Англии и Голландии. Почему ученый среди без малого 40 тысяч образцов заметил именно эти? Ларчик открывается просто: еще до начала работы он знал сильные и слабые стороны, склонности и привычки претендентов. А потому заранее спланировал, что может дать каждый и на каком этапе вовлекать того или иного избранника в скрещивание. Так, на этот раз в работе П. П. Лукьяненко проявился эффект селекционной разведки, развернутой ВИРом.
Поначалу непривычной с виду показалась хлеборобам новая пшеница. Безостый, на первый взгляд какой-то голый колос. Рыжеватая, толстая соломина с укороченными против привычного междоузлиями. Растет быстро, но выше пояса человека не поднимается… Словом, ничего нет от того романтического представления, что всегда сопутствовало былому понятию «русская нива».
Тем не менее появление именно этого сорта сразу — при всех прочих неизменных условиях — на 18—20 центнеров с гектара подняло сборы зерна на Северном Кавказе, на юге Украины, в Молдавии. В Киргизии, на орошении, Безостая 1 принесла 90 центнеров с гектара! Поэтому крепло убеждение: 100-центнерный урожай близок, надо лишь продолжать работу.
Развивать поиск П. П. Лукьяненко решил, опираясь на Безостую 1. Несколько лет ушло на подбор достойного компаньона сорту-рекордсмену. Сотни претендентов прошли через руки селекционера. Конкурс выдержал один: Лютесценс 314 h 147. Один! Ему присущи крупнозерность, высокое содержание белка, хорошая кустистость. Начались скрещивания. Одно задругам. Снова и снова. И каждое сопровождал отсев — ученый безжалостно отправлял в брак все, вызывающее хотя бы тень сомнения.
И кропотливый труд принес плоды. На опытных делянках ветер заиграл колосьями озимых пшениц, названных Аврора и Кавказ. Их появление на полях вызвало настоящую сенсацию. Поражали невиданно мощные колосья, зерна, значительно более крупные и тяжелые, чем у прежних сортов.
Уже первый год испытаний — 1968 — показал, что Аврора и Кавказ оставили позади свою «родительницу» — Безостую 1, обойдя ее по урожайности на 10, иногда и 20 центнеров с гектара. Следующий сезон на Кубани сложился очень тяжелым: на растения по очереди обрушились мороз, пыльные бури, заносы. Однако и в таких условиях Аврора и Кавказ превзошли 28 старых сортов, посеянных рядом с ними. При благоприятной же погоде они давали 60—80 центнеров первоклассного зерна с гектара, на поливе и того больше. И устойчивость их к известным на ту пору расам ржавчины была на высоте. Правда, забегая вперед, скажем, что, когда в 1973 году зловредный гриб объявился на полях в несколько измененной форме, новинки эти сплоховали. Не поддалась лишь знаменитая Безостая 1. В 1970 же году Аврора и Кавказ установили мировой на то время рекорд продуктивности, дав на поливных землях Пржевальского госсортоучастка соответственно 95,2 и 97,4 центнера зерна с гектара.
До заветной отметки «100» оставалось чуть-чуть, когда творца знаменитых пшениц не стало. Его изыскания продолжили ученики: на основе все той же Безостой 1 подряд вывели два сорта — Краснодарская 39 и Краснодарская 46, которые и после самых холодных, малоснежных зим дают с гектара на 2—3 центнера зерна больше, чем их предшественница.
Честь преодоления рубежа урожайности в 100 центнеров зерна с гектара принадлежит зерновым, выпестованным селекционером В. Н. Ремесло. Но прежде была озимая пшеница Мироновская 808, которая в 1960 году впервые появилась на полях Киевщины и помогла здешним земледельцам удвоить сборы зерна. За десять последующих лет она утвердилась на миллионах гектаров. Особенно поражает то, что она великолепно чувствует себя куда севернее родных мест — в Нечерноземной зоне РСФСР. До Мироновской 808 подобный злак практически так далеко не забирался!
Заметный рост площадей под озимой пшеницей в Нечерноземье начался в пятидесятые годы нашего столетия. Толчок тому дали впервые созданные академиком Н. В. Цициным пшенично-пырейные гибриды — сплав культурного и дикого растений, несущий в себе достаточный заряд морозостойкости и урожайности. Но даже и тогда совхозы и колхозы зоны не рисковали отводить под озимую пшеницу больше миллиона гектаров, ибо яровые ее сестры гарантировали сборы зерна, если не выше, то по крайней мере стабильнее. И лишь появление сорта Мироновская 808 превратило Золушку мира зерновых в его подлинную королеву.
В подмосковном совхозе «Заря коммунизма», например, 5 лет подряд получали примерно по полсотни центнеров добротного зерна с каждого из 1300 гектаров посева. Когда-то о подобном мечтали лишь хлеборобы юга страны, где природа не поскупилась и на почву, и на климат. Сегодня «мироновка» колосится и в Сибири, и на Алтае, и в Северном Казахстане, одаривая двухсотпудовыми урожаями. Широко сеют ее и за рубежом. А все ж, как ни хорош оказался сорт, исследователь (да и могло ли быть иначе!) упорно работал над его совершенствованием.
В 1970 году на нивы вышла Мироновская юбилейная, первой среди советских пшениц покорившая заветную высоту 100 центнеров зерна с гектара. И нет ничего удивительного в том, что ныне весомую часть посевов озимых в стране занимают сорта, названия которых начинает слово «Мироновская». За время массового их возделывания хлеборобы получили дополнительно — только за счет сортовых качеств — не один десяток миллионов тонн зерна. Подсчитано, что каждый рубль затрат на создание «восемьсот восьмой» уже окупился более 7000 раз! Вот она, реальная отдача науки, именуемой селекцией!
…Свыше двух десятилетий верой и правдой служат людям злаки, сконструированные лауреатами Ленинской премии, дважды Героями Социалистического Труда, академиками Академии наук СССР и ВАСХНИЛ П. П. Лукьяненко и В. Н. Ремесло. Многолетний научный подвиг замечательных ученых вписал яркие страницы в историю мировой селекции.
Тогда же, в начале 70-х, появился на полях еще один герой зернового царства — ячмень сорта Московский 121. Его родословная началась в первые послевоенные годы в подмосковном поселке Немчиновка, где в НИИ сельского хозяйства центральных районов Нечерноземной зоны РСФСР развернулись работы по созданию нового ячменного сорта для нелегких условий средней России, Группа исследователей (Н. М. Виноградова и присоединившиеся позже Э. Д. Неттевич и А. В. Сергеев) с помощью ВИРа изучили 590 образцов различных ячменей — из нашей страны, Западной Европы, Африки, Азии. Лучше всего проявили себя сорта Винер — выходец из бывшей Вятской губернии (ныне Кировская область) и «датчанин» Майя. В 1951 году их скрестили между собой, а спустя два сезона из тысяч гибридных растений выбрали 50 колосков. Около 20 из них не выдержали дополнительной лабораторной проверки, остальных же допустили к дальнейшим испытаниям. Они-то и послужили истоком ярового сорта Московский 121, который в год своего официального рождения — 1964-й — занимал всего 440 гектаров, а через десяток с небольшим лет освоил такие площади, какие нигде и никогда не отводили ни одному другому сорту за всю историю возделывания ячменя!
Есть отменные сорта-долгожители и среди других культур. Вспомним хотя бы поступившую в производство 60 лет назад гречиху сорта Богатырь, которая и по сей день не сдает своих позиций. Но время предъявляет к сортам любых культурных растений новые, все более высокие требования. Особенно сейчас, когда поставлена задача резкой интенсификации сельскохозяйственного производства. Применительно к земледелию ее решение во многом зависит от сортового состава культур. А потенциальные их возможности очень велики. Физиологи растений подсчитали: пшеницы в принципе способны давать урожаи, в несколько раз превышающие те, что удается получать сегодня. Вот почему ученые ведут упорную работу по созданию все более продуктивных сортов.
* * *
Однако еще в 50-х годах селекция столкнулась с очень серьезной проблемой. Ученые создавали сорт за сортом — один урожайнее другого. А земледельцы нередко сетовали на эти новинки: возделываемая по науке, с соблюдением всех рекомендаций, получающая вдоволь удобрений, влаги, пшеница хорошо растет и развивается, но при колошении или в начале налива… ложится. А полеглый хлеб — безжалостный бич уборочной.
Проблема эта быстро приобрела международное значение. В нашей стране первым ее познал академик П. П. Лукьяненко. На богаре да при питании в обрез его Безостая 1 держалась стойко. Но полная доза минеральных удобрений (до 150 килограммов азота на гектар) плюс 3—4 полива способны были сразить ее наповал. С особой остротой то же затруднение испытал ученый с сортами Аврора и Кавказ. И это понятно: ведь чем полнее и весомее колос, тем труднее соломине нести «груз». Умудренный опытом исследователь писал: «В идеале у будущих сортов озимой пшеницы на две части зерна должна приходиться одна часть соломы… Пусть питание идет не в солому, а в колос, в зерно».
Пусть… Но как выполнить столь верное пожелание? Как «примирить» колос и стебель, крону и ствол, урожай и несущую часть растения? Эти и близкие к ним вопросы настоятельно требовали решения.