Что будет и что уже было, теперь хорошо известно. В начале XIX века об этом писал Н. Bushnell: «Ветры, бури, землетрясения, моря, атмосферные явления не произвели на Земле столь великих изменений, какие произвел человек с тех пор, как явился на ней и начал над ней господствовать» (цит. по: Марш Георг. Человек и природа. М., 1866).
А в конце XX века Виктор Астафьев, глубоко переживая продолжающееся чудовищное разрушение природы, сказал со свойственной ему прямотой: «Природа сделала трагическую ошибку, вложив разум именно в это двуногое существо, и теперь она, стеная, плача, корчась в судорогах, не в силах ни сдержать, ни исправить деяния своего выродка, так и не обуздавшего в себе первобытного дикаря». Довольно резко, эмоционально, но по существу справедливо.
Двадцатый век оказался для природы особенно трагичным. Если раньше человек покорял ее с помощью топора, пилы и лопаты, то теперь в его руках оказалась невиданная по разрушительной силе техника. И там, где она прошлась широким победным маршем. Земля застонала от боли. Примеров тому — хоть отбавляй. Мы хорошо помним беспрецедентную мелиоративную эпопею.
Болота — плод терпеливого созидательного труда Природы. Тысячи и тысячи лет буквально по крупицам создавала она в них бесподобное богатство — торф и откладывала его миллиметр за миллиметром в подземные кладовые. Из всех болотных ценностей для человека торф оказался главным, и царь Природы давно стал хозяйским оком присматриваться к напрасно пропадающему, с его точки зрения, даровому добру. Владение им сулило немалую экономическую выгоду и я не помню, чтобы перед подобным соблазном человек когда-либо устоял, тем более в данном случае. Ведь торф — это и топливо, и обещающая богатые урожаи земля, и удобрение (например, для бедных органикой песчаных почв), и ценнейшее сырье для целого ряда производств, и лекарство, и многое-многое другое. Одним словом, органическое золото! Но взять его не просто — мешает избыточная, стоящая годами и веками вода. Вывод напрашивался сам собой: нужно убрать из болота лишнюю влагу. Она стала рассматриваться как досадная помеха на пути к богатству.
Подобные рассуждения находим в рассказе А. П. Чехова: «Какие чудные у вас места! — восхищается она, гуляя. — Что за овраги и болота! Боже, как хороша моя родина!..» Но отец-лавочник вовсе не разделяет сентиментальных восторгов приехавшей погостить дочери и думает про себя: «Эти места только место занимают… — От них корысти, как от козла молока».
О «некозлиной» стратегии мы еще упомянем. Но сейчас в самый раз остановиться и вспомнить некоторые вехи мелиоративной кампании.
О том, кто и когда проложил в болоте первый водоотводящий канал, мы не знаем. Но случилось это очень давно. По данным гидролога Аэита К. Бисваса (1975), в Египте осушить болота пытались фараоны третьей и четвертой династий (2600—2450 годы до н. э.); в 2750 году до новой эры начала сооружаться осушительная система в долине Инда, а в 1-м тысячелетии до нашей эры строительством подобного рода систем активно занялся Китай. Один из наиболее талантливых его гидростроителей за успехи в данной области был произведен даже в высший (императорский) чин.
Рано познакомилась с мелиорацией и Европа. Вот что писал, например, древнеримский ученый и государственный деятель Плиний Старший (23—79 гг.) в «Естественной истории»: «Сырой участок лучше всего перерезать канавами и осушить; канавы в глинистой местности оставлять открытыми…; некоторые из них провести под землей, вывести их в более крупные и открытые и выстлать, если есть возможность, кремнем или гравием».
Из наиболее известных водорегулирующих мероприятий на территории Европы следует назвать сооружение водозащитных (польдерных) систем в Нидерландах начиная примерно с 2000 года до нашей эры и попытку осушения Понтийских болот в VI веке (по указанию и, видимо, по плану самого Цезаря). В сельскохозяйственных трактатах Англии и Франции XIII—XIV веков есть указания на то, как правильно рыть канавы в болотистой, местности, чтобы освободить землю от воды. При Генрихе VII (XV век) Англия прокладывает первый дренаж. В XVII—XVIII столетиях, помимо Англии и Голландии, осушительные работы начинаются в Пруссии, Венгрии, Польше, России и других странах. К разработке проектов привлекаются видные деятели науки. Даже легендарный итальянец Леонардо да Винчи, оказывается, «приложил руку» к теории осушения.
В России первыми стали расширять свои угодья за счет болот монастыри. Их опыт переняли наиболее предприимчивые помещики и владельцы казенных дач. При Петре Первом большие осушительные работы производились в связи со строительством Петербурга. Позже «по высочайшему повелению» их вели с санитарными и сельскохозяйственными целями и в других местах. В 1810 году в Санкт-Петербурге был издан специальный трактат под названием «Теоретическое и практическое руководство к осушению угодьев, или показание причин, рождающих в почве чрезмерную мокроту и производящих зыби, болота и топи; равно средство, через который умножение оной можно пересекать и усиливающуюся уже там воду отводить и делать такие угодья удобными к обрабатыванию». Не название, а целое сочинение на мелиоративную тему!
Но то было всего лишь начало, микромелиорация. Осушение болот носило пока эпизодический и локальный характер. В 1874—1897 годах в Полесье оно впервые приобретает невиданный ранее размах…
Это была не только самая крупная, но и самая основательная экспедиция. Возглавил экспедицию 39-легний военный инженер И. И. Жилинский. Под руководством таких видных ученых, как А. И. Воейков, Г. И. Танфильев, А. М. Никольский, трудились топографы, гидрологи, ботаники и зоологи. Экспедиция провела обширные научные исследования на территории Полесья. Кроме того, расчистила 135 километров русел рек и проложила 4659 километров каналов. Осушенные земли можно было превращать в луга и пашни. Но главное — открылись и стали доступными для рубки до этого неприступные массивы леса. Дешевая полесская древесина поплыла в Западную Европу.
Судьба той мелиоративной сети хорошо известна. Она требовала дорогого ухода, должным образом не ремонтировалась и быстро пришла в запустение. Таксатор Э. Шабак в своих записках (1914) отметил, что через 20— 25 лет после осушения сооружения Жилинского представляли самую печальную картину: малая дренажная сеть заплыла илом и отчасти заросла камышом, мосты сгнили, а элементы шлюзов растащены по частям; обустроенные дороги снова непроходимы, а некогда прекрасные сенокосы погружаются опять в первобытное состояние.
Во время Первой мировой войны мелиоративная сеть была полностью уничтожена. Отступая, русская армия во многих местах засыпала крупные каналы, и осушенная с таким трудом местность оказалась затопленной. Немцы, в свою очередь, основательно разрушили Огинский (построенный еще в 1765—1768 гг.) и Королевский (Пина—Мухавец) лесосплавные каналы. Рукотворная голубая сеть практически перестала существовать.
Таким образом, великую болотную цитадель (как целое) не удалось взять с первой, пусть и крупной атаки. Большая часть ее устояла и при последующих, предпринятых уже в советское время. В 1966 году было принято постановление «О широком развитии мелиорации земель для получения высоких и устойчивых урожаев зерновых и других сельскохозяйственных культур».
Позволю себе маленькое рассуждение о безлюдье и тишине. Они не внесены ни в какие справочники и, по выражению О. Леопольда, ценятся лишь орнитологами и журавлями. Я добавил бы еще сюда и поэтов. Вспомним хотя бы вот эти строки:
«Тишины хочу, тишины. Нервы, что ли обожжены? Тишины… Андрей Вознесенский»
Среди болот царит чарующая тишина. Живой мир к этому привык, как привыкают ко всему постоянному, обыденному. Для осторожных диких жильцов тишина отнюдь не роскошь, а норма существования. Особенно в период вывода потомства. Но кто в наше время с этим считается…
Вековую тишину бескрайних полесских просторов однажды прорезал рев сотен моторов и грохот экскаваторов. Мир потонул в железном лязге. Живая природа вздрогнула и замерла в удивлении: на болоте ковырялись, выли, чадили едким дымом какие-то непонятные, странные существа, не похожие ни на птиц, ни на зверей. Это вооруженный мощной техникой человек повел на трясины тотальное наступление. Как жестоко ошибся Александр Блок, несший некогда военную службу на Белорусском Полесье и посвятивший ему вот эти строки:
«Полюби эту вечность болот: никогда не иссякнет их мощь…»
Вечность и мощь, увы, вскоре очутились под большой угрозой.
Зададим себе вопрос: нужна ли мелиорация вообще? Природа без нее действительно обошлась бы. Человек во многих случаях — нет. Численность людей на Планете все время растет и увеличивается нужда в землях. А благодатных, наиболее пригодных уже давно не осталось и в помине. Приходится осваивать и улучшать те, что похуже. Слово «мелиорация», кстати, в переводе с латинского означает «улучшение». Никто не возражал бы, если бы она проводилась предельно расчетливо, разумно и в меру. В Беларуси в ходе мелиорации эти важнейшие требования не были соблюдены. Задуманную в благих целях кампанию погубила научная неподготовленность, исполнительская безалаберность и гигантомания.
Как и в случае с освоением целины, замахнулись на максимум, мало представляя, каковы будут последствия. В результате интенсивных осушительных работ в 1965—1985 годах и позже в Беларуси было мелиорировано 3,4 миллиона гектаров переувлажненных земель, в том числе более 2 миллионов в Полесье. Это, конечно, неимоверно много. До мелиорации Беларусь часто называли республикой болот и для этого были веские основания: примерно треть территории заболочена. Теперь в естественном состоянии осталось 2,3 миллиона гектаров болот и заболоченных земель, из них открытых — лишь 798 тысяч гектаров (33,5%), или 3,8% площади страны. Это означает, что большинство болот перестало существовать. На уникальную природу надели наручники.
Казалось бы, цель достигнута: паши, сей, получай высокие урожаи. Но очень скоро стало ясно, что радоваться-то особенно и нечему. Даже самые лучшие из мелиорированных — торфяные почвы по производительности далеко не черноземы, хотя и близки к ним по многим свойствам. Но если в продукт степей, по Гоголю, воткни оглоблю — и вырастет тарантас, то в продукте болот с наскоку — ничего путного. Плодородие их высоко лишь в потенции и простой спуск воды еще ничего не решает. Водный режим нуждается в строгом регулировании. Пищевой и воздушный — тоже. Есть и другие проблемы, которые поначалу просто не учитывались. Каковы же экологические последствия этого поспешного крупномасштабного вмешательства в природу?
Нанесен урон малым рекам, которые в зоне мелиорации превратились просто в прямолинейные водоспуски, в скоростные шоссе для воды; понизился уровень грунтовых вод прилегающих территорий, в результате чего погибли тысячи родников и исчезла вода в колодцах; изменился климат; появились черные пыльные бури, усилилась эрозия почвы; стали чаше, интенсивнее и продолжительнее гореть торфяники; сработка ценнейшего природного вещества — торфа приняла такие размеры, что во многих местах на Божий свет выглянула подстилающая порода, и т. д. При желании печальный список можно продолжить и дальше. О вреде, нанесенном животному и растительному миру, даже говорить не стоит. Любому здравомыслящему человеку ясно: произошло чудовищное разрушение основы их существования — природных ниш. Такие потери просто невосполнимы. Как прав оказался один московский журналист, сказавший с досадой: «Наша цель — благосостояние. Но не любой же ценой».
На фоне перечисленного меркнут экономические выгоды. Да, хлеборобы получили обещанные им гектары, но дешевым хлебом страну не обеспечили. Более того, как стало ясно в процессе окультуривания, с зерновыми и в еще большей степени с пропашными на осушенных торфяниках немало проблем. Лучше всего такие почвы использовать под травы (к чему призывал, кстати, еще в 1770 году основоположник русской научной агрономии А. Т. Болотов). Болотоведы считают, что ради одной лишь клюквы следовало оставить многие болота в покое. (А ведь там еще и голубика, брусника, лекарственные и прочие полезные растения.)
Осушительный беспредел всколыхнул общественность и успокоить ее было не просто. Доктор технических наук Г. И. Афанасик рассказал мне в 1972 году, как у него проходили беседы на мелиоративные темы. Стучались они, как правило, во время командировок. «Вопросы мелиорации острые и народ ругает нас основательно, — пояснил он. — Поэтому в гостинице я никогда не называю себя мелиоратором, а представляюсь как эколог. Внимательно выслушав оппонента, начинаю потихоньку оперировать фактами. «А на Западе вон сколько осушено, причем раньше нас. Разве они глупее нас? Не умеют деньги считать? В Америке почему дальше не мелиорируют?» Отвечаю на очередной вопрос: «Так там зерно уже девать некуда». И так далее, в том же духе. И наступает момент, когда собеседник, изучающе посмотрев на меня, произносит с явным разочарованием: «Что-то ты не то говоришь, эколог!»
С резкими статьями по поводу осушения болот в печати выступили писатели Анатолий Козлович, Алесь Петрашкевич, Игнат Дубровский и некоторые другие. Власти и ведомства не прислушивались к их доводам. Набрав мощные обороты, каток мелиорации благополучно доехал до победного финиша, пересек границу республики и покатился дальше — по Нечерноземной полосе России…
«А куда же смотрела наука?» — вправе задать вопрос читатель. И от ответа на него не уйти, если мы хотим себе добра в будущем. Грядущие поколения не должны повторять наши ошибки.