Птиц совершенно оседлых в действительности очень мало (таких, как, например, ворон, парочка которых круглый год околачивается в определенном районе). Большинство птиц именуется нами оседлыми только в том смысле, что мы видим в нашем районе птиц этого вида круглый год. Но это не значит, что они те же самые птицы.
Так, уже очень давно я заметил, что те вороны, которых я видел и стрелял зимой в Эстонии, и по «физиономии» своей, и по повадкам как будто в мелочах отличаются от гнездящихся там ворон. Позже удалось точно установить, что вороны Латвии, Эстонии, Пскова и Ленинграда на зиму летят в Германию, Бельгию, даже Францию, а на их место зимовать прилетают вороны Лапландии и Финляндии. Серая куропатка в местах с мягкой и сравнительно тихой зимой, с лесами, защищающими от ветров, как центральная и северо-западная часть РСФСР, до Ленинграда, — живет оседло. В южном же и частью среднем Поволжьи и Заволжьи, с суровыми зимними морозами и вьюгами и почти без лесных прикрытий, они совершают массовые перелеты. Синички, корольки, пищухи и поползни остаются у нас и зимой, но кочуют смешанными стайками так широко, что, например, под Москвой случается зимою добывать уральского поползня или под Олекмой — открытого мною в предгорьях Верхоянского хребта — полярного поползня. Дрозды в годы урожая рябины частично остаются не только в Прибалтийских странах, но и в тверских и московских лесах, частью же летят южнее. Многие из наших птиц зимуют в степях Украины и Крыма (напр., дрофы, отлетая далее в холодные, снежные зимы), другие летят на Кавказ и Балканский полуостров (напр., вальдшнепы), третьи — еще южнее, в Закавказье, на южный Каспий, в Малую Азию, в Персию (стрепета, краснозобая казара, многие другие гуси и утки, тундровые сапсаны, турухтаны и др.). Наконец, есть целый ряд птиц, которые вовсе не обращают внимания ни на погоду, ни на количество корма. Они отлетают еще при наличии тепла, света и корма и торопятся не за сотни, а за тысячи километров, частью в тропический пояс, но частью даже и не в него, а еще далее, за экватор и южный тропик, в умеренный пояс южного полушария. В последнем случае их пути достигают 10—13 и более тысяч километров в одну сторону. Так, дупель гнездится от Венгрии и Пруссии до за-енисейских тундр, зимует же (кроме единичных особей) в Африке и главным образом — южной. Отлетает он тогда, когда его сородичи — бекас, гаршнеп, вальдшнеп — долго еще находят корм у нас. Куличок фифи гнездится во всей почти нашей стране (кроме совершенно голых северных частей тундр). И из тундры он исчезает в первой четверти августа, при едва заходящем солнце, направляясь в Индию и на Малайские острова. Стрижи появляются в Лапландии в начале июня, а в середине августа уже исчезают на пути в Африку, главным образом — южную. Береговой стрижок появляется в дельте Колымы в начале второй половины июня, а в начале августа отлетает уже в Индо-Китай. Таким образом «дома» на местах вывода птенцов он проводит меньше двух месяцев.
Более 30 видов птиц Восточной Сибири летит зимовать на острова Великого океана, в Австралию и Новую Зеландию, совершая сплошные перелеты между островами открытым морем по 3000 километров и более. И далеко нельзя сказать, что все птицы летят осенью на юг, а весной — на север, хотя в общем это, конечно, главное направление путей в северном полушарии. Чудная розовая чайка, например, гнездовья которой открыты мною на травянистых озерах плоских приколымских тундр, появившись 1 июня, уже в начале второй трети июля вплавь и пешком уходит со своими еще большею частью пуховыми птенцами из южной полосы тундр к северу, к ледовитому побережью, а в течение последней трети отлетает в море, рассыпаясь в течение осени веером к северо-западу, к берегам Ново-Сибирского архипелага, Северной земли и земли Франца-Иосифа, и к северо-востоку, к северным берегам Аляски. Здесь она околачивается по постоянно появляющимся и исчезающим зимним полыньям полярного бассейна, и лишь немногие отбившиеся особи попадают к берегам Камчатки, Охотского моря и даже западной Европы.
Вообще и весной и осенью пути перелетных птиц перекрещиваются почти по всем направлениям, вовсе не направляясь по кратчайшим и удобнейшим путям к ближайшим «зимним курортам». Кулик-мородунка из долины Суры, овсяночка-крошка, дубовник от границ Финляндии, вместо того, чтобы лететь к югу на сравнительно близкие берега Средиземного моря, — летят осенью на восток, переваливают через Уральский хребет и, уже достигнув Сибири, поворачивают на юг и, совершив путь по громадной дуге, попадают на зиму в Индию. А в то же время навстречу им летят — дупель с Оби и Енисея, кулик-краснозобик с Таймырского полуострова, кобчик из юго-западной Сибири, обыкновенная горлица и малый кроншнеп — из долины Иртыша, направляясь на зимовки через Урал и нашу страну в Африку. Они тоже делают огромную дугу, но в другую сторону, вместо более короткого для них пути прямо к югу, в Индию. То же происходит и на востоке: через Берингов пролив осенью из Аляски в Сибирь летят: варакушка, желтая трясогузка, острохвостый кулик и др., а им навстречу летят: кулик-дутыш, белый гусь, один мелкий дрозд и др. При этом кулик-дутыш, гнездящийся в тундрах значительной части Восточной Сибири, вместо зимовок в Южном Китае и Индии, где зимуют многие из гнездящихся с ним вместе куликов, летит через восточную часть Северной и большую часть Южной Америки, где и зимует в Аргентине и Чили. Еще удивительнее то, что делает амурский кобчик. Он пролетает через южный Китай и Индию, где, при богатстве насекомыми, ему так хорошо было бы зимовать, но где лишь небольшая часть особей останавливается. А главная масса летит через Индийский океан на Мадагаскар и в южную Африку.
Многие виды возвращаются весной совсем не тем путем, каким улетали осенью, и это расхождение путей достигает иногда нескольких тысяч километров. Напр., один из американских куличков летит с начала июля из тундр восточным, атлантическим побережьем обеих Америк и Вест-Индией, минуя Мексику и Центральную Америку, и зимует на южной оконечности материка, в Аргентине, Патагонии, на Огненной землей Фалькландских островах, достигая мыса Горна около средней трети сентября (тамошняя весна). Весной он отлетает из южных частей Южной Америки в середине и конце марта и частью в апреле и прибывает в тундры в последней трети мая и начале июня, но летит туда уже долиной реки Миссисипи. Таким образом годовой путь его описывает огромный овал около 14 тыс. км в длину и около 3 тыс. км в ширину. Подобным же различием сезонных путей отличаются черная казарка Якутии и ряд других птиц.
Из наших птиц полярная или длиннохвостая крачка (мартышка) гнездится от Норвегии и Эстонии до Чукотского полуострова и в Америке — от Аляски до восточных берегов Северной Америки и в Гренландии. Те из них, которые гнездятся в Восточной Сибири и в Аляске, прекрасно могли бы направляться к югу и зимовать у берегов Китая, Японии, Калифорнии и центральной Америки. Но они летят вместо этого кругом полмира: чукотские особи — на запад, алясские — на восток, вдоль берегов полярного моря, и затем по обоим берегам Атлантического океана одни спускаются к берегам западной и южной Африки, другие — к берегам Центральной и северной части Южной Америки. Эта крачка еще не открыла Берингова пролива!
В этом случае, как и во многих других, применимо объяснение М. А. Мензбира и Г. Зибома, что пути пролетов многих птиц более или менее точно повторяют пути их расселения. Длиннохвостая крачка населяла первоначально область побережья северной части Атлантического океана. Постепенно размножаясь, она понемногу захватывала гнездовьями своей молодежи все больше и больше пространства к западу и к востоку каждую весну, но осенью направлялась с этих аванпостов знакомыми путями на зимовку. Такое объяснение, конечно, не применимо, как указывает и М. А. Мензбир, к тем видам, у которых между областью зимовок и областью гнездовий лежит огромный перерыв, как у многих куликов, гусей и др.
Одни птицы летят днем, другие — ночью, — и удивительно, как они находят дорогу, особенно над беспредельными морскими пространствами. Одни летят на огромной высоте, другие — низко. У одних видов молодежь и старики, самцы и самки летят смешанно, у других — отдельными стаями. Одни вообще летят одиночным порядком, другие — беспорядочными стаями (напр., ласточки). Многие — определенными, но различными строями.
«Углы» или «клины» летящих гусей, журавлей, крякв или шилохвостей хорошо известны. Хорошо известно и ходячее, даже в научных книгах, но совершенно вздорное объяснение, будто они так летят, чтобы «легче разрезать клином воздух». Железным или дубовым клином можно колоть поленья. Но ведь «клин» гусей — не настоящий клин, а только воображаемое подобие клина; в нем каждая птица летит на несколько метров сзади и сбоку от другой. Таким воображаемым клином так же невозможно резать воздух, как невозможно проволочным решетом с дырками по четверти в поперечнике носить воду. Впрочем, и из других обстоятельств видна нелепость этого ходячего объяснения: ведь для разрезания каждого вещества имеется своя наивыгоднейшая форма клина. Между тем, при одном и том же давлении воздуха, температуре и ветре, словом, в одно и то же время и на одной высоте мы часто можем видеть одни и те же или близкие виды уток, летящие стайками с очень не одинаковой формой угла или клина. Совершенно непонятным с точки зрения рассекания воздуха является и то, что летят клином как-раз сильные, хорошие летуны (журавли, гуси, «благородные» утки). А гораздо более слабые летуны, разные мелкие птицы, не летят клином. Простой расчет показывает, что чем меньше птица (как чем мельче дробь), тем труднее ей дается разрезывание воздуха. И как раз тут-то «клина» и не оказывается. И последнее соображение: очень многие птицы летят определенным, правильным построением. Форм этих построений очень много, но тем или иным клином летят сравнительно немногие. Например, из тех же уток гоголи никогда не летят клином, а всегда широкой, отлогой дугой (иногда в один ряд, иногда большая дуга внутри выполнена несколькими малыми дугами). Пиголицы (чибисы) и многие другие кулики летят прямым поперечным рядом (развернутым фронтом). Бакланы также летят прямой линией, но продольной, «в затылок». Наконец, те же гуси, лебеди и речные утки часто летят не клином, а одним косым рядом. Ясно, что все это к облегчению рассекания воздуха никакого отношения не имеет.
Правильное объяснение строя перелетных птиц должно объяснять все имеющие место факты: и разнообразие построений, и то, почему какого-нибудь строя придерживаются крупные и средние по величине птицы, и не придерживаются, а летят беспорядочной гурьбой, все мелкие виды. Такое объяснение было дано мною еще в 1898 г. в моем докладе зоологическому отделению Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии и не раз опубликовано у нас и за границей. Основная причина полета строем — необходимость соблюдения такта. Такт нужен перелетной стае затем же, зачем он нужен марширующему батальону. Перелетная стая идет за тысячи километров и идет более или менее спешно. Летя гурьбой, более сильные и длиннокрылые особи будут уходить вперед, слабые и короткокрылые будут отставать. Стая будет сильно растягиваться, лучшим летунам время от времени придется замедлять свой полет, поджидая отставших; слабым, наоборот, то и дело придется напрягать все силы, чтобы догнать передних. Все время будут суматоха, беспорядок, переутомление более слабой половины стаи. Только при соблюдении некоторой средней, наивыгоднейшей для большинства скорости полета (то есть определенного наивыгоднейшего такта взмахов крыльями) вся стая, как одно целое, перенесется через тысячи километров пути, почти не теряя отстающих. Конечно, более слабой части придется работать с усилием, а самым сильным единицам несколько сдерживаться, но равномерное, однообразное, хотя и большое усилие истощает организм гораздо меньше, чем работа беспорядочными рывками. Но для соблюдения постоянного и равномерного такта нужно, чтобы кто-нибудь его поддерживал. Если каждый член стаи сам по себе будет стараться вести определенный такт, то соблюдаться он будет плохо, да это и не экономно. На заботу о поддержании определенного темпа полета надо ведь затрачивать некоторое постоянное внимание, психическое напряжение. В конечном итоге оно также утомляет организм. Зачем 20—30 особям стаи всем в одно время затрачивать это усилие, когда гораздо лучше это сделает одна из них, а другие будут только машинально подражать, соблюдая даваемый им такт. Для того, чтобы одна птица в стае поддерживала постоянный наивыгоднейший для всей стаи такт, а другие — только машинально подражали ей, нужно расположить стаю так, чтобы дающая такт птица была видима всем членам стаи, или, во всяком случае, чтобы ее движениями могли руководиться все остальные. Это дает почти всякий определенный, правильный строй, и потому-то мы и видим такое разнообразие строев в природе. Пожалуй, клин и косой ряд дают несколько больше удобств в этом отношении, и, вероятно, потому они несколько чаще встречаются, чем разные другие построения, взятые каждое в отдельности. При построении в вертикальной плоскости, т. е. при расположении членов стаи на разных высотах, следить друг за другом (особенно для находящихся ниже) значительно труднее, — и потому в природе таких построений и не встречаем (а «резать воздух» клином, расположенным в вертикальной плоскости, было бы так же легко, как и горизонтальным).
Почему же выгодами такта не пользуются как-раз слабые, мелкие летуны? Самая простая механическая причина. Сохранение ровной, однообразной скорости передвижения тем важнее для каждого существа, чем оно крупнее, т. е. чем больше его масса, вес, а стало-быть и инерция. Легкую, детскую тележку легко и столкнуть с места, и задержать катящуюся. Но груженый большой вагон на самых гладких рельсах сдвинуть с места очень трудно, а раз он двинулся — так же трудно остановить или замедлить его движение. Точно так же для мелких пташек с их ничтожным весом и инерцией беспорядочный полет, то с некоторым замедлением, то с ускорением движения отдельных особей, не представляет серьезных неудобств. Для крупных же, тяжелых птиц это было бы уже очень большой лишней затратой мышечной энергии. Вот поэтому-то все стайные крупные птицы летят каким-нибудь правильным строем, все мелкие летят беспорядочно, а из птиц средних размеров и веса одни (и чаще именно более крупные из них) соблюдают какой-нибудь строй, другие же — нет.
Конечно, есть еще и другие попутные выгоды строя. Например, лететь легче в спокойном, не взволнованном воздухе. При полете взволнованный ударами крыльев воздух вырывается главным образом в определенных направлениях из-под крыльев (именно вбок и назад в плоскости крыла). Любой определенный строй легко можно расположить так, чтобы эти струи взволнованного воздуха из-под крыльев одной птицы не попадали на других птиц строя. Очевидно, и в этом смысле строй особенно важен для крупных птиц с их могучими ударами крыльев и с их потребностью в солидной точке опоры, — и не важен для мелких видов, нуждающихся только в слабой опоре и мало возмущающих воздух своими крыльями. Ведь как инерция птицы, так и сила ее летательных мышц растут или падают, как куб линейных измерений: в 8 раз, если линейные измерения (длина или размах птицы) изменяются вдвое, и в 27 раз, если линейные измерения изменяются втрое. Уже несколько лет в Канаде Вильям Роуан производит массовые опыты над одним северным вьюрком, по характеру перелетов похожим на наших чечетку или чижа. Судя по его опытам, побуждение к перелетам исходит не из температуры или вопросов корма, но от развития и деятельности половых желез. Когда железы в полном развитии и деятельности, — птица пребывает на месте в гнездовой области и выводит потомство. Спадение, уменьшение половых желез вызывает стремление к отлету на юг, пока продолжается этот процесс спадения. Когда железы уже сжались до наименьшего предела, стремление к перелету прекращается. Если искусственно процесс этот ускорен, и железы совершенно съежились, еще пока птица на Севере, то она там, несмотря на морозы и снега, остается зимовать: покоящееся состояние желез, достигнуто ли оно предельным набуханием или, наоборот, предельным спадением их, не совместимо со стремлением к перелету. Наоборот, когда железы растут, увеличиваются в объеме, возникает стремление к отлету на север. И если искусственно вызвать рост половых желез в разгар зимы, птица полетит на север, несмотря на время и погоду. Самое изменение в состоянии половых желез проф. Роуан производил путем искусственного освещения. Сотни птиц содержались осенью и зимой в одинаковых клетках и всех прочих условиях, на воздухе. Но одни клетки пользовались только естественным солнечным светом, и их птицы служили для контроля результатов, другие же после заката освещались на определенное время сильными электрическими фонарями, чем для них удлинялся день, как бывает весной, — или задерживался на определенной длине.
Исследования эти безусловно крайне интересны и поучительны. Но, конечно, они дают ключ далеко не ко всем случаям перелетов. Молодежь летит осенью при покоящемся состоянии половых желез. У ночных птиц железы эти растут не под влиянием солнечного освещения. Наконец, интереснейшие и замечательнейшие дальние перелеты этим тоже не объясняются. Дупель и аист летят из Южной Африки, или азиатская сивка из Австралии в марте и апреле, когда там в южном полушарии наступает осень, и длина дня вовсе не увеличивается, а, наоборот, сокращается. Кулик фифи летит из северных тундр в начале августа, когда там ночь едва заметна, через средние широты, с их более длинной ночью, в тропики с их в это время еще более коротким днем.
Словом, явления перелета слишком сложны и многообразны для какого-нибудь единого объяснения всех случаев, да и массы спорных фактов надо еще установить. Летят ли птицы предпочтительно с попутным или с противным ветром, на какой высоте, руководят ли старики молодежью или нет, летят ли определенными путями или «широким фронтом», куда улетают некоторые из перелетных птиц, — обо всем этом и многом другом и до сих пор спорят ученые. Только недавно, например, выяснилось, что крошечные кулички-поплавки улетают не в какие-нибудь «страны», но всю зиму проводят огромными стаями в открытом море, в тропических и южных частях Великого океана, во многих сотнях километров от ближайших материков и островов. Последние десятилетия, однако, решение этих вопросов направилось по верному пути. Именно с 1889 г. Мартензен в Дании начал ловить птиц как нелетную молодежь, так и старых, и надевать им на ноги нумерованные алюминиевые кольца, записывая место, время и вид птицы, получившей данный номер. С 1903 г. эта работа весьма широко была поставлена на специальной Орнитологической наблюдательной станции в Росситене в Пруссии, с 1907 г. в Прибалтийском крае и затем в Венгрии, Англии, Америке и у нас, в СССР.
Так как число отмеченных птиц исчисляется многими десятками, даже сотнями тысяч, то уже было достаточно возвратов, давших много интересных и часто неожиданных сведений.
Источник: С.А. Бутурлин. Настольная книга охотника. Издание Вологодского товарищества охотников «Всекохотсоюз». 1930