«Правила» в ст. 17 устанавливают, что Народный комиссариат земледелия может выдавать по ходатайствам Академии наук, Сельско-хоз. ученого комитета, научных обществ и высших учебных заведений особые свидетельства на право добывания зверей и птиц с научными целями или живыми для зоологических садов и питомников. Свидетельство это, в котором указывается, кому, на какой срок и район и с какою целью оно выдано, дает право охоты во всякое время и всякими способами, при чем, однако, охота в заповедниках и заказниках допустима только, если о том прямо оговорено в свидетельстве. Разумеется, лицо, пользующееся таким свидетельством, должно предъявить его местным охотничьим органам и охотничьим организациям во избежание недоразумений.
Подобные правила существуют во всем мире и вот почему. Без знания природы и ее законов человек может быть только дикарем, подавленным нуждою и невежеством. Одной же из основных работ по изучению живой природы является составление ее инвентаря: собрание и описание всех существующих форм животной жизни (конечно, и растительной также). Затем изучение образа жизни всех этих животных, их пищи, нравов, отношений друг к другу, размножения и т. д. Без этого мудрено их и использовать, и даже определить, какие и в чем именно, в каких условиях для нас вредны и какие полезны. Но и эта основная инвентарная работа далеко не закончена даже в странах, где ее раньше начали, и где на нее затрачивается большее количество научных и денежных средств. У нас же, в нашей огромной, разнообразной и от природы богатой стране, но очень бедной учеными и вообще образованными людьми (при старых порядках даже простая грамота была мало доступна большинству населения), эта работа, собственно говоря, едва начинается.
Зоологические музеи, такие учреждения, где собираются и хранятся образцы всевозможных животных, у нас, можно сказать, на перечет. И при этом один только Академический музей настолько богат, что там действительно можно научно работать. Второй за ним, Московский университетский музей имеет до сих пор, несмотря на энергичную работу последних десятилетий, такую массу пробелов, такой недостаток материалов, что москвичам при научной работе то и дело приходится ездить в Ленинград. А уже о провинции нечего и говорить. Вот для собирания материалов для музеев, для лабораторий и выдаются свидетельства на право научной охоты. Как раз в весеннее и в летнее время многие сборы и наблюдения гораздо удобнее делать.
Упомяну только еще об «эмбриологических» исследованиях, т. е. об изучении развития зародышей. Этот материал, конечно, может быть собран лишь во время сукотности маток и насиживания яиц.
Очень жаль одно: наши музеи и другие научные учреждения слишком бедны, и число лиц, любящих и умеющих собирать нужные зоологические материалы, слишком ничтожно, и поэтому работа по собиранию и изучению наших животных — птиц, зверей, рыб и всяких иных — двигается слишком и слишком слабо.
Смешно сказать, выдается таких свидетельств менее 100 на год, и это на страну, площадью в 20 миллионов квадратных километров, т. е. впятеро большую, чем вся остальная, не русская Европа.
Необходимо упомянуть, что выдача свидетельств на право научной охоты встречает иногда возражения с двух совершенно различных сторон.
Провинциальная обывательщина, хотя бы из числа охотников (любителей, в промысловых округах я этого не встречал), меньше всего заботится об охране природы. Если вы шляетесь весной и летом по угодьям и стреляете в неположенное время, никто на вас не обращает внимания, а многие сочувственно будут давать указания и охотно составят компанию. Так, с 1892 по 1922 г., охотясь во всех концах России, я ни разу не встретился с просьбой: «Предъявите ваше охотничье свидетельство» (до 1892 г. их не было). Но так благодушно относятся лишь до тех пор, пока думают, что вы такой же «браконьер», неряшливый или жадный истребитель птицы и зверя. Как только узнают, однако, что вы действуете по законному свидетельству, что вам дано «право» на научные сборы, — так картина меняется; у обывателя сосет под ложечкой от зависти: «Почему он имеет «право», а я нет? Да этак для музеев всю дичь перебьют, и мне не останется!» и тому подобное (пишу с натуры). Против таких выступлений простое средство: обстоятельный доклад в общем собрании местной охотничьей организации о значении и цели научного коллекционирования.
Бывают выступления и с другой совершенно стороны, со стороны лиц, до глубины души преданных делу охраны живой природы, но лиц слишком кабинетных, недостаточно погруженных в гущу охотничьей действительности. Они говорят: «весенняя охота, собирание гнезд и яиц — страшное зло, опустошающее нашу страну. С этим злом необходимо бороться изо всех сил, необходимо даже с разрешением весенней стрельбы селезней, косачей и вальдшнепов бороться. Тем более необходимо быть крайне осторожным с разрешениями на охоту без сроков и других ограничений, необходимо их стеснять».
Эти почтенные деятели за деревьями не видят леса. Серьезно бороться с истреблением охотничьих богатств есть два основных пути: правительственное воздействие на торговлю дичью и пушниной, во-первых, — так как торговля ведется в населенных центрах, заключается в массировании, в скоплении воедино товаров, и потому находится в пределах легкой досягаемости для правительственной власти. Ударьте рублем по вредной, разорительной для страны торговле (в роде крестоватиков, подпали и т. п.) хотя бы в одном месте, и эхо этого удара прокатится в один год до самых отдаленных уголков тундр и лесов. И, во-вторых, — воспитанием и обучением широких охотничьих масс, раскрытием им глаз на их собственные жизненные интересы. Это медленный путь, но верный, и без него не обойдешься, так как на 20 млн. кв. км угодий полевых и охотничьих стражей не напасешься. А для надлежащего воспитания и обучения миллионов охотников нужны соответствующие работники просвещения, учителя, сами хорошо знакомые с жизнью природы, с ее охраной, с охотничьим промыслом и связью его с другими сторонами народной жизни. Для получения же таких работников нужны именно те музеи, лаборатории, научные коллекции, для организации и снабжения которых нам нужно не 80—100 полевых работников в год, а в 20 раз больше. Значит, не стеснять, а всячески привлекать и поощрять их надо. Именно эти-то люди, встречаясь в глуши с местными охотниками, расспрашивая их о местных животных, разъясняя свою работу, становятся часто первыми учителями охотников в деле здорового, хозяйственного отношения к зверю и птице, забрасывают в них первые зерна сознательного отношения к охотничьим богатствам страны вообще. Один из таких работников научного коллекционирования принесет больше пользы, другой, менее опытный и знающий, — меньше, но сколько-нибудь все-таки принесет, а что-нибудь — лучше, чем ничего.
Обыватель думает, что для музея нужно всякой твари по паре, как для ноева ковчега, тогда как нужны могут быть и десятки, и сотни экземпляров. Обыватель думает, что научный собиратель каждый добытый экземпляр птицы или зверя обязан целиком приготовить для музея, — и поднимает вопль, видя сваренную в котле утку. Да, может быть, от этой утки и шкурка и внутренности взяты в коллекцию. Или она была так попорчена выстрелом, что не стоит препарировать. Или собиратель так устал, что не стал возиться с не слишком драгоценной добычей. По крайней мере, возясь с научным коллекционированием около 35 лет и зная лично почти всех наших собирателей зверей и птиц, я не знаю до сих пор ни одного случая, действительно доказанного, настоящего, а не мнимого злоупотребления разрешениями на право научной охоты. Если бы нашелся такой собиратель, который из каждого десятка убитых весной птиц девять штук съедал или продавал, а одну доставлял в музей, то я сказал бы про него: и на том спасибо, и то благодать для наших нищенствующих и не имеющих самых необходимых материалов музеев и лабораторий. Пока сотни тысяч и миллионы людей разоряют охотничьи богатства и вообще живую природу страны, разоряют без всякой решительно пользы для кого бы то ни было, до тех пор всякого, кто хотя что-нибудь дает в пользу науки и научных учреждений, надо приветствовать.
И когда в нашей громадной стране научных собирателей будет не сто человек, а двадцать тысяч человек, тогда только получит смысл вопрос: нет ли надобности ввести некоторую осторожность: ведь и при 20 тыс. коллекторов на каждого пришлось бы почти по 100 тысяч гектаров. Говорить же об этом теперь, когда собирателей 80—100 человек, значит за деревьями не видеть леса и повторять ошибку крыловского мельника.
Надо добавить, что свидетельства эти выдаются по согласованию с Главнаукой Наркомпроса по отделу охраны природы и выдаются с большим разбором, только по ходатайствам крупных научных организаций и только лицам, уже доказавшим уменье свое коллекционировать хорошо и осторожно, с толком и разбором.
Источник: С.А. Бутурлин. Настольная книга охотника. Издание Вологодского товарищества охотников «Всекохотсоюз». 1930