Особую ценность среди богатств живой природы представляют леса.
Если говорить о лесах Сибири, то в дореволюционное время они почти не имели товарного значения: отсутствие транспортной и технической оснащенности не позволяло заняться эксплуатацией сибирских лесов в сколько-нибудь значительных размерах. Только Советская власть открыла народу этот источник богатств. Год от года растет лесопользование в Сибири, продвигаясь на север и восток. В настоящее время сибирская тайга снабжает страну всеми видами лесопродуктов; велика роль тайги и в развитии советского лесоэкспорта. Поэтому забота о ней приобретает особенно большое значение.
Надо добиться, чтобы наши законы о лесопользовании осуществлялись в полной мере, а не так, как теперь, когда расточительство в этом деле стало обычным. Пора улучшить лесопользование, экономно попользовать всю древесину, строго и повсеместно охранять тайгу. В наибольшей мере это относится к Сибири и северным районам, где лес из-за суровости климата растет чрезвычайно медленно. Так, если в Карпатах крупномерные сортименты древесины можно получить через 40—60 лет, то в Прибайкалье для этого надо не менее 80— 100 лет, а то и больше.
Хроническим бедствием являются лесные пожары. И хотя в последние годы с ними ведется активная борьба, все же это зло существует.
Любопытные данные приводят в уже названной нами брошюре Г. Боссэ и А. Яблоков. Анализируя причины возникновения лесных пожаров и 1948—1956 гг., они дают та кую статистику: от несоблюдения противопожарных правил 51%; от искр паровозов 11%; от сельскохозяйственных палов 13%; от прочих причин 25%.
Оказывается, более половины лесных пожаров есть следствие прямой, иногда преступной небрежности. Следовательно, они вполне могут быть устранены с помощью простейших мероприятий.
Кто же конкретные виновники этих несчастий? Быть может, это коренные охотники, таежники-аборигены? Такое предположение, прямо скажем, неверно. Нет лучшего друга у леса, чем эти, влюбленные в его красоту люди.
Вот что писал в 1958 г. Е. Т. Курносов в статье «Основные задачи лесного хозяйства Западной Сибири» («Труды по лесному опытному делу», вып. 4): «В Якутской АССР третий год подряд лесные пожары носят массовый, стихийный характер, главным образом вследствие грубого нарушения установленных правил пожарной безопасности геологоразведочными экспедициями, поисковыми отрядами и др.». В Нижнем Приобье после двухгодичной деятельности Воронежской лесоэкспедиции остались гари площадью в сотни тысяч гектаров. По вине Новосибирской лесоустроительной партии в 1958 г. выгорели лучшие охотничьи угодья по реке Есс. А ведь крупные лесные пожары уничтожают не только сам лес, но и его обитателей — пушных и копытных зверей.
В практике наших судебных органов такой поджог считается неумышленным. Справедливо ли такое определение, когда уничтожаются богатства и ценности государственной важности? Если нельзя привлечь виновников подобных пожаров к уголовной ответственности, следовало хотя бы не допускать их никогда более распоряжаться богатствами природы.
Не поблагодарят нас потомки и за те «займы», которые мы делаем у лесов. Речь идет о так называемых «перерубах», т. е. сверхплановых вырубках. Печальным памятником перерубов остаются пустыри вокруг новых городов и поселков Кузбасса. Срублены защитные полосы вдоль многих рек Московской, Тульской, Калужской областей. В некоторых областях Украины рубят лес в счет 1972—1975 гг.
В чем же тут дело? Где та ошибка, которая приводит нас к такому безрассудному использованию лесных богатств?
Очевидно, суть в неправильности самого принципа использования лесных богатств.
Нельзя считать лесные богатства неисчерпаемыми. Это касается не только лесов европейской части страны, но и тайги Сибири и Дальнего Востока.
Тайга велика, но она отнюдь не представляет сплошного лесного массива, как думают некоторые. Напротив, в тайге больше места занято не лесом, а болотами, кустарниками, гарями, каменистыми участками. Уверенность в том, что лесов «на наш век хватит», привычка рассматривать вопрос только с точки зрения выполнения планов приводит к сохранению промыслового принципа в лесопользовании.
Между тем в основе использования богатств живой природы может лежать только хозяйственный принцип, т. е. такой же, как и животноводстве, садоводстве и других отраслях сельского хозяйства, где потребление возмещается воспроизводством.
Ведь теперь не «топор дровосека» нарушает тишину леса. Трещат бензопилы, подрезающие под корень столетние деревья, рокочут мощные трелевочные тракторы, гудят паровозы, увозящие из леса целые поезда хлыстов. В лесу хозяйничает промышленник, хорошо вооруженный современной техникой. При таком положении вещей живые организмы — растительные и животные — обречены на полное исчезновение, если человек не придет к ним на помощь.
Если мы создадим для растений и животных надлежащие условия, то будем иметь величайшее изобилие всех продуктов дикой природы.
По наблюдениям, которые в течение ряда десятилетий проводились мной в различных районах Сибири, я убедился, что и звери, и птицы очень скоро убеждаются в безопасности, которую им предоставляет человек, и легко мирятся как с его присутствием, так и с проявлением хозяйственной деятельности. В Кондо-Сосьвинском заповеднике после того, как там была установлена надлежащая охрана, лоси убегали от собак прямо на заповедную территорию и там начинали спокойно пастись, не обращая на них внимания. В Баргузинском заповеднике соболи приходили и приходят к самым постройкам и даже вне заповедных угодий приживаются около лесных избушек, рыбопромыслов и т. д. Мне известны случаи, когда колонки, горностаи, хорьки жили и приносили потомство в сибирских городах. Зайцы-толаи, или песчаники, однажды облюбовали себе для поселений военные лагеря и полигоны, где загородки из колючей проволоки спасали их от собак, а гул моторов и стрельба пугали их не сильнее, чем удары грома.
Следует помнить, что, сводя лес, мы на целые десятилетия получаем относительно непроизводительную площадь, о которой непременно должны заботиться для того, чтобы лес получил возможность восстановиться.
Всходы и сеянцы легко вытаптываются скотом, а потому для пастбищ эти площади использовать нельзя. Они особенно страдают от пожаров и в случае повторного выгорания обычно не восстанавливаются. И тогда на месте хвойных утверждаются мелколиственные породы, а во многих случаях развиваются травянистые или даже степные ассоциации. Последнее имеет особо актуальное значение для Восточной Сибири, где тайга в значительной степени развита на месте древних степей, а климат весьма суров.
Там, где условия для восстановления леса неблагоприятны, каждое дерево должно быть и а счету.
Что же происходит на самом деле? Даурская лиственница в бассейне Анадыря, например, растет на вечной мерзлоте, растет чрезвычайно медленно, она едва существует, но по Анадырю и его притокам, таким, как Белая, Яблон, Пелидон, Еропол, Майн, Медвежья, леса вырубаются беспрерывно. Не считаются ни с чем. Валят даже те деревья, которые закрепляют берега. В результате берега обваливаются, и как раз в тех местах, где в массе нерестится кета.
Как ни печально, но то же наблюдается и во многих других местах. Существует запрещение рубить лес на его границах и в пределах 16 километров от берегов рек, но ведь самые строгие предписания только тогда имеют значение, когда обеспечивается их выполнение.
Необходимо объявить поход в защиту каждого дерева по всей бескрайней границе тайги и тундры.
Надо сказать также и о том, что при составлении больших планов использования лесных площадей иногда забывают, что лес — не только источник древесины. Огромна его роль в природе как фактора охраны почв и сбережения влаги. Поэтому, планируя вырубку леса в любом масштабе, надо учитывать физико-географические особенности местности и задачи охраны природы во всем объеме.
Величайшей осторожности требует лесопользование на дюнных формах рельефа, которых в Сибири немало. Не так давно прекратили рубку леса в бассейне реки Селенги, но уже далеко продвинулось пагубное опустынивание этих мест, которое предсказывали наши ученые.
И это не единственный случай такого рода. В Тункинской долине дюнный рельеф занимает большое пространство. Пески там в значительной степени овязаны сосняками, которые, однако, издавна вырубаются. В результате — на значительной площади пески пришли в движение. Во всем Приангарье сосняки большей частью покрывают непрочные почвы, при обнажении которых эрозия неизбежна. Всюду в таких местах необходимо совершенно отказаться от сплошных вырубок и перейти на самую умеренную форму лесоэксплуатации. Кроме того, там следует широко применять искусственное возобновление леса.
Актуальной проблемой для Западного Прибайкалья является превращение тайги Восточных Саян в мощную водоохранную зону.
С уничтожением лесов будут с каждым годом скорее смываться скудные почвы Забайкалья, что грозит неблагополучием всему сельскому хозяйству этого обширного района страны.
Сейчас ведутся большие работы по задержанию сыпучих песков на Селенге; наверняка, они стоят больше, чем было получено от вырубки великолепных сосняков, покрывавших эти места так недавно.
Разумеется, тщательная забота о водоохранных лесах обязательна отнюдь не только для Восточных Саян. Вероятно, в еще большей степени это важно для Южного Казахстана, с его малыми площадями лесов, или для Юго-Западного Казахстана, где в горах Алтая леса еще достаточно. Но и там на крутосклонах лес рубить нельзя, и там нельзя пренебрегать его водоохранным значением, если нам дорога судьба иртышских водохранилищ, на водные ресурсы которых
так рассчитывают засушливые районы республики.
Во многих районах Казахстана поливное земледелие целиком зависит от состояния лесов — наилучших регуляторов водного режима горных рек. Поэтому рубка леса в горах, например, Тау-Чилика и Кетменя — это, прежде всего, вопиющая бесхозяйственность.
Несколько лет назад стали рекомендовать расчистку и распашку водоразделов в бассейне Ангары. Авторы таких рекомендаций не вполне учитывали особенности физической географии этого района. Количество осадков в Приангарье очень мало. Они приносятся господствующими ветрами с северо-запада и выпадают на пониженных водоразделах только в силу их облесенности… Если эти участки будут обнажены, тучи обойдут их стороной. Увеличится размер паводков в Саянах, а в Приангарье утвердится климатический режим, близкий к режиму степной части Казахстана, с той разницей, что Приангарье гораздо суровее.
Часто допускают бессистемную вырубку леса на водоразделах при строительстве гидротехнических сооружений и других объектов. Все это чревато печальными последствиями.
Для того чтобы избежать обязательных в будущем и всегда дорогих лесопосадок, необходимо продумывать каждый шаг при подъеме целины из-под леса. Расчистка и распашка сколько-нибудь обширных участков леса может быть допущена лишь после тщательного изучения конкретных физико-географических условий. При этом обязательно следует оставлять сплошные широкие полосы нетронутых лесонасаждений, расположенные поперек господствующих ветров.
Глубокий вред лесу приносит и неумело применяемая механизация. При тракторной трелевке леса пачки стволов, связанные цепями, волокут по земле вместе с сучьями. При этом сдирается почвенный покров и обнажаются коренные породы. В результате появляются незарастающие «лысины». Если же эти борозды пролегают по склонам, то это ведет к образованию в будущем оврагов. Да и сама по себе вывозка хлыстов вместе с кронами чрезвычайно засоряет лесосеку, губит массу подроста и подседа. Необходимо категорически запретить (строго следить за выполнением этого запрещения) трелевку спиленных деревьев с неудаленной кроной; нужно требовать подготовки волоков для трелевки; тракторы должны быть оборудованы специальными приспособлениями.
Из-за нерационального использования леса народное хозяйство ежегодно теряет десятки миллионов кубометров древесины. Помню, осенью 1961 г. был я на участке Мало-Голоустинского леспромхоза близ Иркутска. Тысячи и тысячи бревен лежали, ожидая отправки, а между ними горели огромные костры, в которые бросали толстые сутунки вперемежку с разной мелочью. Удивившись, я спросил у рабочих, что они делают. Оказалось, что жгут «порубочные остатки». Изумленный еще более, я отыскал кого-то из руководителей, и он мне деловито объяснил, что такую «коротель» нецелесообразно вывозить, а чтобы она не валялась, ее надо уничтожить…
Далеко не все благополучно с использованием кедровых лесов. Приведу такой пример. Станция Выдрино славилась дремучими кедровыми лесами, подходившими к самому поселку. Сюда съезжались сотни людей на заготовку орехов. Но вот явились из Улан — Удэ заготовители бочечной клепки. Началась бойкая рубка. Ломая сучья и осыпая землю незрелыми шишками, валились тридцатиметровые красавцы-кедры, от которых брались на клепку лишь 1,5—2-метровые комлевые отрезы. Драгоценная кедровая древесина использовалась, таким образом, не по-хозяйски, хотя клепку из кедра, может быть, делать и стоит.
Большой массив кедрача вырублен севернее г. Березова на Оби и много кедровников уничтожено у г. Асино Томской области.
Проблема кедра на Дальнем Востоке также тревожит общественность. Здесь лесозаготовители используют в основном лучшие деревья хвойных пород, главным образом — кедра. В заготовках кедр составляет чуть меньше половины, хотя площади его не превышают 4%. Так почему же он так нещадно вырубается? Все объясняется просто: это выгодно лесозаготовителям. Объем одного кедра достигает 15—16 кубометров. Древесина же кедра легко сплавляется по горным рекам.
Особо следует сказать о заготовках орехов. До сих пор еще кое-где рубят кедр «на шишку». С каждым годом увеличивается число людей, едущих на промысел кедрового ореха. Едут и на машинах, и на лошадях. В тайге разбивают станы, рубят лес на сушильни и пр., у станов день и ночь горят костры.
Сама добыча орехов поставлена примитивно и вредит деревьям. Как известно, шишки сбиваются мощными ударами огромного деревянного молотка — трехметрового «колота», или «прислона». Если шишки вполне созрели, они осыпаются при сравнительно легких ударах и кора портится мало. Однако, если они еще зелены, то их сбивают сильными ударами, отчего немало деревьев повреждается безнадежно.
Кедровые леса — это в полном смысле слова капитал в банке, и будет очень печально, если мы не сумеем их сохранить.
Кедровники — это не столько древесина, сколько, прежде всего, охотничьи и орехопроизводящие угодья высочайшей ценности, и пускать их под топор в высшей степени бесхозяйственно.
Бездушие и формализм в отношении к нашим лесным богатствам принимают подчас совершенно анекдотические формы. Так, выполняя задание по заготовке семян хвойных, усердные не по разуму люди рубят лучшие деревья. Обобрав с них шишки, они оставляют деревья гнить на земле. Население называет такие кладбища лесных гигантов «дуроломом».
Не лучше обстоит дело и с зелеными зонами вокруг городов. Полчища туристов, грибников по субботам и воскресеньям наводняют леса. Приезжают с ночевкой, жгут костры, не всегда с достаточной осторожностью, в результате возникают лесные пожары. С каждым годом леса вокруг сибирских городов становится все меньше и меньше.
Столь же печальное положение наблюдается в пригородных зонах в Казахстане.
На окраинах Алма-Аты, обильно поросших великолепными деревьями, стайки мальчишек неустанно обламывают, сгибают и уродуют ветки, набирают пучки прутьев, разжигают костры… Вокруг города Джамбула на протяжении ряда лет гибнут от пожаров деревья лесозащитной полосы. Здесь подростки по веснам жгут костры.
Небольшой городок Зайсан (Восточный Казахстан) славился своими садами, тенистыми перелесками, пасеками и чистыми небольшими водоемами среди лугов. Сейчас на десятки километров вокруг города простираются сплошные пустыри.
Летом 1966 г. мне довелось совершить поездку по Карагандинской области и посетить знаменитый Каркаралинский бор. Он одевает группу живописных скалистых останцов. Журчат ручейки. Масса травы и цветов, хороший подрост. Первое впечатление чаруюшее, но оно скоро меркнет. Лес истоптан множеством людей. То и дело встречаются попорченные деревья. Всюду мусор, оставленный посетителями. Великолепное озеро среди скал, с которым связан ряд казахских легенд, завалено жестянками н прочей дрянью. Скалы исписаны корявыми и вовсе не поэтическими надписями. Главная же беда — бессистемное строительство. Всякие «базы», дома отдыха с различными «аттракционами» вгрызаются прямо в лес и губят его. Местное лесничество бессильно. Оно занято преимущественно «производством ширпотреба» и пребывает в том хаосе, который столь характерен для лесного хозяйства Казахстана.
Большую тревогу вызывает судьба саксаула. Это замечательное деревцо, самой природой предназначенное для связывания песков как при жизни, так и после отмирания, когда его корявые стволы остаются в песках, все еще под угрозой.
Как известно, остров Барсакельмес на Аральском море был покрыт саксаулом. Его заросли обеспечивали сохранение влаги и природа острова сохранялась в исконном виде.
В 1939 г. на острове был организован заповедник, который заселили животными, что само по себе противоречит понятию заповедника. Установилось постоянное население, охрана, научная работа и… постепенно стала гибнуть живая природа.
Местная растительность не в состоянии прокормить много животных, но беда еще и в другом. Возникла надобность в топливе, и люди принялись за саксаул. В результате природа острова по существу погибла.
С нашей точки зрения, саксаул может быть использован как топливо только в самых ничтожных размерах. Десятилетиями вывозили саксаул из пустыни для отопления Алма-Аты. Гигантские баржи, целые караваны автомашин везли и везли саксаул для отопления.
Очень сомнительно, чтобы это прошло бесследно: вполне вероятно, что в будущем на связывание оживившихся барханов придется потратить в сотни раз больше, чем было получено от саксауловых дров.
Серьезный ущерб приносят лесу вредители-насекомые. Особенно большой вред причиняет кедровый шелкопряд. Уже более полувека вопрос об этом не сходит со страниц сибирской периодической печати, но он до сих пор не получил удовлетворительного разрешения.
В Восточной Сибири были попытки применить для борьбы с этим вредителем химические методы. Работали мощные экспедиции, затрачивались большие средства, но при всем том размеры вреда только увеличивались. В чем же дело? Проанализировав этот вопрос, я пришел в следующему выводу.
Когда возникает массовое развитие шелкопряда, его численность, стремительно возрастая, достигает максимума, граница которого определяется развитием антагонистов вредителя — некоторых видов птиц, хищных насекомых, паразитов, а главное, губительных инфекций. Затем следует еще более стремительное падение численности, так как наступает мор, который тем сильнее, чем больше было насекомых и теснее контакт особей. В дальнейшем кедровый шелкопряд остается в подавленном состоянии, иногда ряд лет, именно до тех пор, пока не возникает вновь того стечения особо благоприятных условий, которое способствует массовому размножению. Так было всегда и поэтому существование шелкопряда не привело к исчезновению кедровников.
Что же получается, когда человек ядами уничтожает некоторое количество, скажем. 40% численности насекомых? Плотность их разреживается, антагонисты не имеют условий для должного развития и резкого падения численности вредителя не наступает. В результате шелкопряд сохраняется ряд лет в количестве, хотя и не особенно значительном, но все же достаточно вредном. При этом потенциальная возможность массового размножения значительно усиливается. Мало того, образуются особые расы насекомых, более устойчивых к ядам. Следовательно, целесообразны и допустимы только такие средства, которые вызывают гибель, если не 100, то хотя бы 90% насекомых.
Дело осложняется при употреблении таких веществ, как ДДТ или гексахлоран. Они не всегда действуют на личинки шелкопряда, особенно старших возрастов, но зато полностью губят перепончатокрылых — опаснейших врагов шелкопряда, способных уничтожить большое количество этого вредителя.
Недостаточно занимаются у нас вопросами охраны и рационального использования лесного подлеска, а также зарослей кустарников в поймах, лугах и перелесках. А ведь все это большая ценность, безразличие к которой недопустимо.
Каждое новое исследование приносит дополнительные данные о том, что ягоды облепихи — одни из наиболее полезных в природе. Но как относятся к этому растению?
Отправляясь в морозы за ягодами, так и говорят: «Поехал ломать облепиху» — и буквально выламывают целые заросли.
Сибиряки искони любят пирожки с черемуховой мукой. Но любят они и цветы черемухи. Последствием такой «любви» явилось то, что на десятки километров вокруг любого сибирского города не встретишь теперь и куста черемухи. Так, в окрестности Иркутска на реке Ушаковке, в местности Косой Брод и по дороге к «Лагерям» старики помнят великолепные черемуховые заросли, от которых нынче ничего не осталось.
Одним из красивейших растений Восточной Сибири является даурский рододендрон, или багульник. Ранней весной его чудесные розовые цветы украшают тайгу, придавая ей особую прелесть. К сожалению, в окрестностях Иркутска, например, «любители» цветов выломали чуть не весь багульник. Не лишено оснований опасение, что скоро это красивое растение исчезнет здесь как вид.
С развитием туризма под угрозой полевые цветы, да и деревья тоже. Меняется флора пригородов, исчезают самые яркие и красивые цветы.
Чрезвычайно трудно добиться, чтобы население бережно относилось к полевым цветам, красота которых их губит. Однако надо что-то предпринимать. Обеднение растительности вокруг городов с каждым годом усиливается.
Резюмируя все сказанное, мы приходим к следующим выводам. Раскорчевка лесов под пашни совершенно закономерна, но в этом деле надо решительно избегать шаблона. Известно, например, что сведение участков леса под пашни в Якутии без учета глубины ископаемого льда приводило к возникновению провальных озер. Сведение сосняков по берегам Лены, даже в верховьях, вызывает образование обнаженных и бесполезных песчаных площадей.
Особенно важно точно устанавливать, не являются ли существующие растительные сообщества более производительными, чем те, которые мы получим в результате всегда дорогостоящей раскорчевки и распашки угодий.
В пояснение сказанного приведем такой пример. В Причулымье, а именно в Бирюльском районе Красноярского края, население искони строило свое благополучие на пчеловодстве и охоте. Обширные елани — следы древних повторных гарей — были там, как обычно в Сибири, естественными плантациями лучшего из медоносов — кипрея. В сочетании с другими медоносами он давал до тонны меда с гектара, а в дополнение с богатых ягодников здесь получали много черной смородины, голубики, малины и т. д. В пятидесятых годах эти площади перепахали под овес и ячмень, не думая об июльских заморозках, которые здесь бывают. И вот урожайность злаков здесь до сих пор не превышает 5 цецтнеров на гектаре, а пчеловодство свелось ч. минимуму. В то же время хлопот с пашнями стало столько, что не остается времени на охоту, и заготовка пушнины по этим колхозам упала во много раз.
С подобными же результатами происходит замена пашнями высокопроизводительных растительных сообществ дикой флоры юга.
Много средств тратится на охрану лесов, но нельзя сказать, что существующая система охраны обеспечивает безопасность леса.
Так нужна ли такая система? Не лучше ли пойти по иному пути? Для коренных таежников тайга — родной дом. И никогда коренного таежника нельзя упрекнуть в ненужной порубке леса, поджоге и т. п. Поэтому решение вопроса охраны тайги я вижу в восстановлении таежной оседлости.
Сейчас бесконечно сократилось число людей, живущих Непосредственно в тайге и осваивающих ее. Таежное население концентрируется в основном в новых индустриальных городах и поселках. А ведь без профессиональных охотников, знающих, понимающих и любящих тайгу, не осваиваются охотничьи угодья тайги и тундры, уменьшается поступление драгоценной пушнины.
Не знакомые с существом дела теоретики заявляют, что происходящий процесс исчезновения охотняков-промысловиков закономерен. Люди-де стремятся к культуре, к городской жизни и не желают мириться с условиями жизни в тайге и тундре. Возникают проекты освоения охотничьих угодий по-новому. Так, коллектив авторов из Якутского филиала Сибирского отделения Академии наук СССР опубликовал статью «Проблемы Якутии» («Сельскохозяйственное производство Сибири и Дальнего Востока», 1967, № 6). В ней предлагается забрасывать в угодья «такое количество людей, с помощью которых можно в течение короткого времени снять весь урожай с охотничьих угодий». Размеры этого урожая и размещение животных должны определяться, по их мнению, предварительными учетами с воздуха.
При этом забывают, что «урожаи» нужно не только собирать, но и выращивать. Да и для сбора таких урожаев нужны, во-первых, тонкое уменье и знание зверей, а во-вторых, тщательное многолетнее знакомство с угодьями. Без этого, сколько бы мы людей не забрасывали (где таких людей брать?), и урожай останется не собранным, и заработка у людей не будет, и пушнина не поступит в должном количестве.
Мы убеждены: если таежного жителя обеспечить всем необходимым, как обеспечиваются некоторые экспедиции (особое питание, одежда, палатки, газовые плитки, радиооборудование и т. п.), желающих жить в тайге и тундре будет вполне достаточно. Не людей тащить к культуре, а культуру — к людям — вот что нужно.
А что происходит сейчас? Освоение богатств дикой живой природы возлагается на заготовительные организации, которые работают из прибыли. При этом их затраты должны оправдаться в тот же год, что практически невозможно. Эта невозможность учитывается, например, при создании скотоводческого совхоза, но не принимается во внимание при организации охотничьего хозяйства, так как предполагается, что охотник собирает готовое. Поэтому заготовительные организации не
считают своим долгом вкладывать средства в воспроизводство, в создание надлежащей культуры этой формы хозяйствования. Для них это дело остается источником убытков, развиваться не может и не будет.
Я убежден, что освоение тайги путем ее обживания позволит охранять ее богатства для будущего и вести их разумную эксплуатацию.
Это стоит денег, но, как говорят, игра стоит свеч. Затраты на текущее обслуживание таежных поселков окупятся сторицей.