Незадолго до начала второй мировой войны произошло знаменательное событие — Кёнигсвальд зашел в одну из китайских аптек.
Читатель удивится — хотя Кёнигсвальд уже знаком ему как хороший, даже выдающийся палеоантрополог, посещение им магазина или аптеки вряд ли можно рассматривать как событие, заслуживающее упоминания в книге, а тем более как знаменательное событие. Но оно имело огромное значение для палеонтологии человека по своим последствиям. Китайские фармацевты делали из костей ископаемых животных различные снадобья, пользовавшиеся на Востоке большим спросом. Палеонтологи были усердными посетителями таких аптек, находя в них интересные и часто не известные науке ископаемые остатки. Одно из посещений аптеки Кёнигсвальдом, о котором шла речь, и открыло новую главу в книге антропогенеза.
Кёнигсвальд обнаружил небольшой кусок челюсти и несколько зубов, поразивших его своей величиной. Действительно, речь шла о громадных зубах, совершенно удивительных, раза в три-четыре больше зубов гориллы. И тем не менее, несомненно, это были зубы человекообразной обезьяны, но с какими-то человеческими чертами. Обладатель таких зубов был наверняка так велик и силен, что мог задушить гориллу, как котенка; глядя на них, можно было поверить в интуицию всех людей на земле, с упоением рассказывающих о легендарно могучих предках, поверить в легенду о веке титанов. На Кёнигсвальда они также произвели неизгладимое впечатление — он уже не был новичком в палеонтологии и оценил важность своего очередного открытия. Кости животных, собранные вместе с зубами и фрагментом нижней челюсти и находящиеся в той же аптеке, относились в большинстве своем к концу нижнего — началу среднего плейстоцена. Новое ископаемое, следовательно, было современником питекантропа. И такая величина — раз в пять или шесть больше питекантропа, синантропа, неандертальца, современного человека, любого из известных представителей человеческой семьи! Это мог быть древнейший человек весом около полутонны — достаточный повод для сильного волнения.
Зубы и кусок челюсти послали Вайденрайху. Он только что опубликовал пять своих знаменитых монографий о синантропе из шести, и в мире антропологов не было специалиста в области палеонтологии человека, который пользовался бы такой громкой славой и таким непререкаемым авторитетом. Это был мэтр — та бесспорная и единственная фигура, на мнение которой всегда ссылаются как на последний аргумент, которой посылают оттиски своих работ даже незнакомые авторы и чье имя благоговейно произносит молодежь. Вайденрайх работал не только тщательно, но и быстро. В 1945 году появилась его монография, содержащая подробное и, как всегда, с анатомической точки зрения, скрупулезное описание вновь найденных костей вместе с уже упоминавшимися фрагментами черепа питекантропа IV, а через год, в 1946 году — его книга, посвященная интерпретации находок, излагающая и аргументирующая новую концепцию антропогенеза. Называлась книга интригующе и красочно — «Человекообразные обезьяны, гиганты и человек». Надо отдать должное многим очень крупным западноевропейским и американским ученым — они не страдают излишним стремлением к наукообразности и не боятся придавать по возможности популярную форму даже серьезным трудам, не боятся легкого стиля и броских названий.
«Человекообразные обезьяны, гиганты и человек» — именно такая книга, принадлежащая перу многоопытного ученого, подводящая итог многолетним исследованиям, разбирающая серьезные проблемы, но написанная просто и ясно, без нагромождения специальной терминологии, доступная поэтому любому интеллигентному читателю.
Вайденрайх недаром дал такое название своей книге. Оно отражает самое существо его гипотезы. Древнейшими предками человека были какие-то обезьяны, родственные современным человекообразным. Вайденрайх — последовательный дарвинист, и он не отказывается от уже признанных достижений дарвиновской концепции антропогенеза; наоборот, в своих книгах о синантропе он сам привел много новых фактов в ее подтверждение. Но он идет дальше всех предшествующих работ и вводит помимо прямохождения, свободной передней конечности, мозга новый фактор в процессе очеловечения — размеры. Собранные Кёнигсвальдом зубы и кусок челюсти принадлежали, по его мнению, разным существам: зубы — гигантопитеку, или гигантской обезьяне, фрагмент челюсти — мегантропу, или огромному человеку. И хотя по названию можно подумать, что Вайденрайх считал гигантопитека обезьяной, на самом деле он рассматривал его как древнейшего представителя человеческого рода. Ими были и мегантроп, и питекантроп IV — ископаемые люди огромных размеров. Недаром этот питекантроп был древнейшим из всех. От него пошли все другие питекантропы и синантропы, сходные по размерам с современными людьми.
Итак, древнейшими предками человечества были обезьянолюди колоссального роста, невероятной физической силы. Вайденрайх построил все новые находки вкупе с питекантропом в последовательный ряд, где первым по времени, древнейшим был первый по росту — гигантопитек. Вероятно, он не делал еще орудия, да и надобности у него в этом не было — зачем орудия существу, которое могло с корнем вырвать небольшое дерево и голыми руками убить любое животное, может быть, кроме слона или носорога? По уровню своего развития оно напоминало австралопитеков или даже немного превосходило их. За гигантопитеком шел мегантроп — начав создавать орудия, древнейший человек должен был утратить, хотя бы частично, огромную мощь и размеры, они ему были просто не нужны. Дальнейший шаг — большие и сильные, примитивные питекантропы вроде четвертой находки Кёнигсвальда. Таким образом, вооружаясь орудиями, приобретая новое в своих человеческих качествах, предки человека теряли постепенно то, что в первую очередь нужно животным: силу, а с силой и величину.
Гипотезе Вайденрайха нельзя отказать в привлекательности. Дело не только в имени автора, хотя и это имеет большое значение. Его гипотеза была оригинальна, она вносила новое в устоявшиеся схемы, частично ломала их. В ней был тот стимул для размышлений, который иную новую гипотезу делает предпочтительнее любой строго доказанной теории, потому что она уводит мысль с традиционной дороги в страну неизведанного. Далее, гипотеза Вайденрайха была красива. Она привлекала элементами поэтической выдумки, отвечала интуитивным стремлениям человеческого рода видеть своих предков сильными и могучими. Наконец, она не была просто бессодержательной поэтической фантазией, пусть красивой, она опиралась на факты, тщательно собранные и описанные самим Вайденрайхом, она опиралась на конкретные, реально существующие находки ископаемых предков человека. Всем этим доказательствам противостоял лишь один недостаток, выявившийся, правда, позднее. Гипотеза была… неверна.
С одной стороны, она противоречила геологии, всему тому, что мы знали о геологическом возрасте древних людей. Гигантопитеки и мегантропы — существа не очень определенного геологического возраста. Одно дело, когда останки находят в пещерах, в слое, где тут же лежат кости животных. И в этом «случае не всегда бывает все ясно, но зато здесь перед любым исследователем богатые возможности для наблюдений и выводов.. Остатки челюсти и зубы, о которых идет речь, найдены не в слое, не в пещере, потому и связь их с фауной, да и вообще обстоятельства находки неясны. Однако и характер костей животных, и некоторые дополнительные соображения, которые привел Кёнигсвальд, — все это не дает возможности распределить гигантопитека, мегантропа и питекантропа IV в последовательный ряд от самого крупного до самого мелкого. Питекантроп IV вряд ли моложе двух первых, строго говоря, может быть, даже немного старше. Гигантопитек и гораздо более скромный по размерам питекантроп жили одновременно или почти одновременно и геологически они, следовательно, современники, а не предок первый второго. Другая сторона дела — многие зоологи после выхода в свет книги Вайденрайха писали о гигантских формах во всех отрядах млекопитающих, о возможности их развития параллельно с мелкими, о гигантизме как вообще широко распространенном явлении в мире животных, в частности и обезьян.
Наконец, последний удар гипотезе Вайденрайха нанес Стэнли Гарн — очень разносторонний американский антрополог, работающий над проблемами антропогенетики и палеоантропологии, расоведения и физиологической антропологии. Он убедительно показал, что существует большая разница в связи между размерами зубов и тела внутри вида и среди многих видов. Если сравниваются животные одного вида — действительно у крупного животного обычно и большие зубы. При сравнении животных разных видов бывает часто наоборот — у сравнительно мелкого животного могут быть огромные зубы, крупное отличается маленькими зубами, все зависит от образа жизни и вида животного. Поэтому, вообще говоря, по размерам зубов невозможно определить величину животного, и Гари справедливо предостерег против увлечений и переоценки размеров гигантопитека и мегантропа. Они могли быть не больше гориллы, возможно, даже меньше. Так померкла вера в царство гигантов, а гипотеза Вайденрайха перешла с передового края антропологии в фонд красивых, но бесполезных, мертвых идей, какой есть в любой науке.
Добил гипотезу Вайденрайха уже после того, как от нее отказалось подавляющее большинство специалистов, сам гигантопитек. Новые находки нескольких челюстей гигантопитека, сделанные за последние 15 лет в Китае, открыли, наконец, обстоятельства его жизни во всех деталях. Он жил в пещерах, не делал никаких орудий из камня и, может быть, пользовался только палками — сейчас можно говорить об этом с полным основанием. Пока не опубликовано никаких результатов точного определения абсолютного геологического возраста гигантопитека, но кости животных, найденные с ним, относятся к концу нижнего — началу среднего плейстоцена. Уверенность в том, что гигантопитек был современником питекантропа, после этих находок уже может считаться полной.
Отказ от взглядов Вайдеирайха — это лишь первый этап в понимании места гигантопитеков и мегантропов в эволюции человека. Нужно объяснить причины и пути появления таких форм, выяснить филогенетические взаимоотношения их с питекантропами н синантропами, понять, как могли они сохраниться и выжить при конкуренции с древнейшими людьми, уже выделывавшими орудия. Так появилось представление о мегамаксиллярных формах, то есть существах с большими челюстями. Они были крупными и сильными животными сами по себе, но основным оружием пм в борьбе служили колоссальные челюсти с огромными, мощными зубами. Это страшное оружие нападения, перед которым не могла устоять никакая самая толстая шкура, но это и великолепное средство защиты, способное отпугнуть любого самого свирепого хищника. Только так, приспособившись, создав оружие, которое можно было носить с собой постоянно, гигантопитеки и мегантропы выжили.
Эволюция пошла двумя путями. Один путь — прогрессивного развития, все большего усложнения строения, выделки орудий, одним словом, путь движения к цивилизации. Второй путь — эволюционного тупика, сохранения всех животных качеств, наоборот, даже усиления их, борьбы за существование не с помощью расширения и прогрессивного развития всех функций организма, а усиления его физической мощи, агрессивности, то есть как раз тех свойств, которые задерживают образование социальных навыков.
Все эти идеи, может быть, менее эффектные, чем взгляды Вайденрайха, но зато легко объясняющие находящиеся в распоряжении палеонтологов факты, внесли принципиально новое качество в понимание антропогенеза. В самом деле — до них антропогенез понимался, как медленно развертывавшаяся кинолента с последовательным чередованием кадров, теперь появилась возможность переплетения двух или нескольких кинолент и даже наложения их друг на друга, возможность ускорения движения одной киноленты и замедления другой. Антропогенез еще представлялся как последовательное чередование стадий, разделенных скачкообразными переходами, но идеальный, так сказать, теоретический характер этой схемы был особенно четко продемонстрирован новыми находками. Строение гигантопитека и мегантропа показало многообразие путей эволюции, открыло антропологам, что на любой стадии могли существовать какие-то формы древних людей, отличавшихся замедленным или, наоборот, ускоренным эволюционным развитием, родословное древо могло отпочковыватъ от основного ствола боковые ветви, развитие в которых кончалось эволюционными тупиками. Возможным стало казаться и теперь не выглядело такой уж ересью предположение, согласно которому стадиальность процесса антропогенеза вообще осуществлялась не везде, и во многих группах древнейших людей перестройка организма происходила какими-то особыми путями. Вот к чему привели находки гигантских зубов и челюстей — к изменению самого мышления антропологов и палеонтологов. Но это стало видно лишь в перспективе — на первых порах гипотеза мегамаксиллярных форм и их параллельного развития вместе с древнейшими людьми мирно уживалась со стадийной концепцией антропогенеза.
Второй удар нанесли ей находки в Южной Африке. В самом конце 40-х годов, когда уже были известны науке все формы австралопитековых, кроме австралопитека прометеева, найдены были две челюсти, геологический возраст которых не отличался от остальных находок — те же слои, та же фауна, никаких орудий. Последнее не удивительно — челюсти лежали не in situ, не в том положении и не в тех слоях, где они находились бы при естественном захоронении, а в переотложенном состоянии. Это были случайно сохранившиеся остатки — никаких других фрагментов скелета до нас не дошло. Но челюсти и зубы — мы уже убедились в этом — могут много рассказать анатому о строении и образе жизни животного или человека. Эти челюсти заметно отличались от челюстей австралопитеков и были бесспорно человеческими. Они казались просто маленькими рядом с могучими челюстями австралопитеков, зубы были сравнительно некрупные, между клыком и коренными никаких следов промежутка — так называемой диастемы, которая столь характерна для челюстей обезьян, клык совсем не выступал над уровнем других зубов, что тоже не обезьяний признак. На челюстях, правда, совсем незаметен подбородочный выступ, но он отсутствует и на известных черепах питекантропа. Одним словом, это скорее все же обезьяночеловек наподобие питекантропа, а не австралопитек. Был он, однако, современником австралопитека, этот обезьяночеловек. В Юго-Восточной Азии жили, следовательно, одновременно питекантропы и гигантопитеки, в Южной Африке — питекантропы и австралопитеки. Многообразие форм эволюции древних людей проявляется, таким образом, уже в начальной стадии.
Видимо, нигде как здесь, следует упомянуть и о трех нижних челюстях древнейшего человека, обнаруженных уже в конце 50-х годов на северном побережье Африки. Обезьяночеловека Южной Африки назвали телантропом, Северной Африки — атлантропом. Счастливый автор находки Камилл Арамбур, известный французский палеонтолог, подробно описал сопровождающую фауну и каменный инвентарь, собранный в том же слое, что и челюсти. Орудия — грубые, массивные, не очень четких форм, но несомненно специально изготовленные для каких-то производственных целей, — лучшее доказательство вполне человеческой природы атлантропа. По строению челюстей и зубов он мало отличался от питекантропа и телантропа — это наверняка та же стадия эволюции: сравнительно небольшие челюсти и зубы, отсутствие диастемы, невыступающие клыки, человеческие признаки в строении жевательной поверхности зубов, отсутствие подбородочного выступа. А по возрасту атлантроп как будто не вполне синхронен с питекантропом и телантропом, а значит — и с австралопитеками. Атлантропы жили позднее, на рубеже нижнего и среднего плейстоцена, когда уже появились кое-где более прогрессивные формы людей, — опять мы сталкиваемся с неполным совпадением морфологии и геологии, строения и абсолютного возраста. По возрасту атлантроп ближе к современности, чем ему следовало бы быть по степени совершенства своего физического строения. Так опять новые факты не подтвердили старой концепции.
Но все это можно назвать лишь предысторией новых открытий, лишь какими-то предвестниками будущей грозы — порывом свежего ветра, низко нависшими тучами перед яростными потоками дождя и сверканием молний. Они засверкали из Восточной Африки, где на протяжении многих лет в местности Олдовай близ Танганьики работает Луис Лики.
Лики как ученый — противоречивый и сложный образ. Он печатает большое количество популярных статей о своих находках, снабженных превосходными фотографиями самого Лики, его супруги и детей на раскопках, великолепно выполненными панорамами раскопов и очень четкими, часто цветными снимками найденных костей и орудий. В статьях — сообщения о самых новых, буквально последних открытиях, в полном смысле слова дневник всех экспедиций Лики. Нередко выступает он и на международных конгрессах, где делает доклады о результатах с коих полевых исследований. А так как результаты эти всегда блистательны и успех, сопутствующий раскопкам Лики, отличается завидным постоянством, имя его пользуется заслуженным уважением у антропологов и палеонтологов всего мира н широко известно всем любителям древности. Но в то же время в его статьях, да и книгах нет ни измерений найденных им костей, ни их подробных анатомических описаний, отсутствуют строго составленные и документально подтвержденные геологические характеристики обстоятельств находок—одним словом, все сочинения Лики оставляют известное неудовлетворение н впечатление некоторого легкомыслия, поверхности, как если бы он писал не после скрупулезной проверки каждой идеи, а «на глазок» оценивал факты. Но основательность и дотошность, свойственные англичанам, проявились в другом — Лики на протяжении многих лет не покидает Олдовай, проводя там сезон за сезоном, и Олдовай — настоящее Эльдорадо для палеонтологов — щедро награждает его за терпение и верность.
Собственно, самые яркие и уникальные находки Лики сделал за последние годы. Им собраны кости многих ископаемых существ, имеющих самое непосредственное отношение к родословной человека, близких по строению своему к питекантропу. Но особенно резкий переворот, буквально революцию в наших представлениях о прошлом человечества произвели два открытия — костных остатков так называемых зинджантропа и презинджантропа, собственно говоря, только одно последнее, потому что появление костных остатков зинджантропа было лишь прелюдией к нему.
1959 год. Лики по кусочкам, по фрагментам составляет череп какого-то существа — не то древнейшего человека, не то человекообразной обезьяны. Кропотливая работа идет день за днем, череп раздавлен землей, но его все же удается восстановить почти во всех деталях — собрана черепная крышка, собраны кости лица и зубы. Только затылочной части нет, но и остального вполне достаточно. Лики видит, что перед ним новый тип древнейшего человека, и дает ему наименование «зинджантроп». Зиндж — Африка по-арабски, антропос — человек по-гречески. Так, сложным арабо-греческим именем наречен новый предок, африканский человек, в отличие, скажем, от синантропа — китайского человека. Название опять не очень удачно, хотя и красочно, — целесообразнее и правильнее было бы назвать его африканским обезьяночеловеком. Но и телантроп, и атлантроп — тоже африканские обезьянолюди, поэтому такое название было бы далеко не исчерпывающим. В палеонтологии это беда — каждый автор, давая название новой ископаемой форме, бессознательно стремится поднять ее систематический ранг, выделить не вид, а род, не род, а семейство. Сколько это породило споров и запутало классификаций — но тенденция слишком сильна даже в умах объективных ученых, и такая психологическая ошибка повторяется все снова и снова.
Но не в этом даже и основная проблема — новый африканский человек оказался слишком похожим на обезьяну. Если поставить рядом череп гориллы, только не самца, у которого весь череп покрыт гребнями и костными наростами, а самки, и череп зинджантропа, любой человек, не только анатом, заметит сходство во всем — в конфигурации, в соответствии лицевого и мозгового отделов, в контурах верхней челюсти. Слишком подозрительно это сходство, если считать зинджантропа обезьяночеловеком.
У него очень большие коренные зубы — Лики полагает, что ими он разгрызал орехи. Поэтому он дал своей находке еще одно шутливое название: «щелкунчик» — юмора тоже не занимать в его статьях. «Щелкунчик» не только грыз орехи, он, по мнению Лики, делал и орудия: в том же слое, что и кости «щелкунчика», найдены большие камни. Но этот вывод уже граничит с фантазией — на камнях не было видно следов обработки, и потому их можно было расценивать в лучшем случае как свидетельство использования зинджантропом камней в качестве орудий, но не как доказательство преднамеренного и целенаправленного изготовления орудий. Следовательно, это фаза в лучшем случае австралопитеков, но никак не питекантропов. Соответствие с ней видно и в объеме мозга — последний у зинджантропа определить нелегко, но во всяком случае он не превышает величины мозга у австралопитеков. Поэтому, как ни красноречив был Лики, когда писал об африканском предчеловеке, как ни соблазнительно увидеть в зинджантропе древнейшего представителя человеческой фамилии, Лики поверили далеко не все. Ведь речь шла об «удревнении» человеческого рода почти на 1 000 000 лет по сравнению с первыми находками питекантропов — абсолютный геологический возраст зинджантропа приближался к 1500 000 лет. И Лики никогда не доказал бы своих идей, если бы не сделал новой находки, по сравнению с которой меркнут все предыдущие его достижения.
Это было в следующем, 1960 году. Лики опять тщательно расчищал и извлекал из земли очередной скелет человекообразного существа. Слой, в котором лежал скелет, располагался ниже
предыдущего. Поэтому Лики назвал новую находку презинджантропом — предшественником зинджантропа. Любопытной его особенностью было то, что в слое с ним залегали грубые галечные орудия, массивные и тяжелые булыжники, подправленные не очень симметрично ретушью и отдаленно, очень отдаленно, правда, напоминающие рубила. Кто мог их изготовить во время жизни презинджантропа? Надо думать, сам презинджантроп. Ведь если одновременно с ним существовала какая-то более прогрессивная форма, то где ее скелет? А без него любая самая красноречивая попытка доказать ее существование выглядит очень проблематичной. Кандидатом на роль творца орудий остается, следовательно, сам презинджантроп, других кандидатов нет, так рассуждал Лики. Хотя мысль о неодновременности орудий и костей скелета приходила ему в голову, она полностью опровергалась и прямыми геологическими наблюдениями самого Лики, и мнением многих других авторитетных геологов, палеонтологов и археологов, осмотревших местонахождение остатков презинджантропа и каменных орудий. Но вряд ли Лики удалось бы доказать свою правоту и в этом случае, если бы не помощь со стороны морфологии — исследования строения найденных фрагментов скелета.
Они попали в руки Филиппа Тобайаса — одного из самых способных учеников Дарта, занявшего после того, как Дарт ушел на пенсию, его кафедру в Иоганнесбурге. Деятельность Тобайаса представляет собою удачное сочетание интенсивных исследований одновременно в области анатомии и сравнительной анатомии, эмбриологии, филогении человека и расоведения. При современной специализации любой науки, в том числе и антропологии, это редкий по широте диапазон знаний и приложения творческих возможностей. Прибавьте к этому общественный темперамент и гражданское мужество — Тобайас является автором нескольких красноречивых статей и брошюр, в которых выступает против расового неравенства; это, как известно, непросто в условиях политического режима Южно-Африканского Союза. На VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук в августе 1964 года в Москве он произвел прекрасное впечатление великолепной ориентировкой во всех антропологических вопросах, интересными выступлениями на секциях и симпозиумах конгресса, напористым красноречием, искренней симпатией к советской науке. Одним словом, находка Лики попала для обработки в руки очень квалифицированного и активно работающего специалиста.
От презинджантропа сохранился далеко не полный скелет — фрагменты черепа, нижняя челюсть, ключица, кости стопы и кисти. В общем, это немного, но, пожалуй, больше, чем сохранилось от подавляющего большинства древнейших людей, и меньше, чем сохранилось от скелетов австралопитеков. Для знающего, а тем более незаурядного, ведущего самостоятельную исследовательскую работу анатома это целый клад. И Тобайас умело использовал его для получения полной информации о строении презинджантропа.
У презинджантропа была прямая походка и рука, очень напоминавшая руку современного человека, — об этом говорят найденные кости стопы и кисти. Но главная выделяющая его особенность — мозг. Тобайас определил его объем в 670—680 см3. Одновременно с ним он исследовал слепки внутренней полости черепа у австралопитеков и показал, что фигурировавшие до него в литературе цифры объема мозга в 650 см3 были преувеличены — даже у крупных австралопитеков он не превышал 600 см3. Презинджантроп был, вероятнее всего, не крупнее большого австралопитека, а может быть, и меньше — относительный объем мозга у него, следовательно, значительнее, чем у любого представителя австралопитековых. А относительный объем мозга еще важнее его абсолютной величины — ведь у кита или слона мозг заведомо больше человеческого, но это не доказательство их более высокого умственного развития. По объему мозга презинджантроп превосходил австралопитеков, у него была человеческая походка и довольно совершенная рука, он делал орудия — исходя из всех этих его качеств, Тобайас предложил назвать его по-латыни Homo habilis, то есть человек умелый в отличие от современного Homo sapiens, то есть человека разумного или сознательного. Название это привилось, и сейчас мелькает в научной и популярной литературе о происхождении человека не реже, чем старые и давно привычные имена — питекантроп, синантроп, неандерталец.
Homo habilis удлинил антропологам перспективу времени почти на 1 000 000 лет. Существо, на роль которого претендовал питекантроп, первое существо в истории земли, начавшее делать орудия, оказывается, жило раньше питекантропа на тысячу тысяч лет, на 30 000 поколений. Прогрессивное развитие человечества теперь нужно начинать с него, а не с питекантропа и не с австралопитека. Австралопитеки, как и зинджантроп, превратились теперь (но только теперь) действительно в боковую ветвь эволюции. Прогрессивное развитие внутри этой ветви не начисто отсутствовало, но развивалась она медленно, много медленнее, чем центральная ветвь, та магистральная дорога антропогенеза, по которой совершалось восхождение к современному человеку. Чтобы человека умелого с объемом мозга почти в 700 см3 сменил питекантроп с объемом в 900 см3, понадобился больше чем миллион лет; на смену питекантропу пришел синантроп — на приобретение следующих 100—200 см3 мозга понадобилось приблизительно 100 000 лет. Не известно, дожили ли они до синантропа, но до питекантропа, надо думать, дожили — существа с объемом мозга около 600 см3, подобные австралопитекам, зинджантропам и другим полуобезьянам, полулюдям. Первобытное население было редким, отдельные группы встречались не часто; вряд ли встречи эти проходили мирно, и первобытные люди с каменными орудиями в руках, конечно, убивали австралопитеков. Но в силу редкости встреч австралопитеки все же доживали свой век, укрываясь в труднодоступных районах, и сумели растянуть его надолго.
Параллельная эволюция разных форм на раннем отрезке предчеловеческой истории заставила по-иному взглянуть на весь процесс антропогенеза в целом, пристальнее вглядеться в каждую находку, придирчиво проверить основания, по которым она отнесена к той или иной стадии. Отрезок антропогенеза от питекантропа до современного человека, отраженный в головах антропологов, тоже перестал казаться однотонным полотном, от нижнего угла которого к верхнему шла прямая полоса; он, чем больше всматривались в него, тем больше казался многокрасочной панорамой, каждое пятно которой имело самостоятельное значение. Схема уступала место конкретной истории и в ней находила свое выражение. Но н здесь конкретная история пробивалась сквозь схему редкой зеленой порослью и только через годы становилась лесом — если не могучим, то во всяком случае лесом, заглушавшим траву традиционности.
В 1907 году Отто Шотензак, чудак, более 20 лет наблюдавший за разработкой одной каменоломни в Германии, нашел челюсть древнего человека. Она была, как оказалось позднее, современной синантропу, и потому к ней многие годы было приковано пристальное внимание — многие антропологи пробовали на ее изучении свое искусство.
Находка заслуживала того — крупная массивная челюсть без подбородка с огромными зубами, единственная ископаемая человеческая кость в Европе, которую на протяжении многих лет можно было датировать эпохой среднего плейстоцена. Так завлекательна была эта находка, что ей посвящались монографии н десятки, может быть, даже сотни статей, по ней, сочетая ее с другими ископаемыми костями, реконструировали облик древнего человека, найденного Шотензаком близ Гейдельберга.
Чудачество Шотензака состояло не только в том, что он 20 лет следил за раскопками каменоломни — он был чудак вообще, придумал, например, что человечество произошло в Австралии, и усердно отстаивал эту безумную идею, несмотря на противоборство абсолютно всех своих коллег. Никто не поддержал его, а он и в одиночестве сохранял непоколебимую твердость — скорее свидетельство редкостного упрямства, чем благородной верности какой-то идее. Но находкой гейдельбергской челюсти он навек внес свое имя в анналы палеоантропологии.
Существует довольно примитивный анекдот — когда студента спросили на экзамене о гейдельбергском человеке, он ответил: гейдельбергский человек был так примитивен, что состоял из одной челюсти. Верно в этом анекдоте одно — гейдельбергская челюсть действительно примитивна, крайне груба, массивна. Она напоминает челюсти синантропа. Зубы меньше, чем сама челюсть, но все же значительно отличаются от зубов современного человека. Антропологам, разделяющим полностью стадиальную гипотезу, трудно было бы удержаться здесь от аналогий. Они и не удерживались, и гейдельбергский человек многие годы считался европейским современником синантропа.
Однако, если смотреть пристально и не обольщаться предвзятыми идеями, видно, что они отличались друг от друга, а значит, по-разному развивались, а значит, имеют разное происхождение. Но слишком мало фактов даже сейчас, чтобы говорить о разнообразии путей эволюции на этой стадии, и имеющийся материал (антропологи и палеонтологи привыкли называть материалом ископаемые кости; это действительно материал для наблюдений и выводов) — только намек на то, что своеобразие путей эволюции не ограничилось самыми ранними этапами антропогенеза. Чтобы увериться в этом, нужно не останавливаться на этой находке и вспомнить все, что известно о представителях следующего этапа — неандертальцах.
Когда Хрдличка защищал неандертальскую фазу в эволюции человека, он мобилизовал все находившиеся в распоряжении геологии, антропологии и археологии аргументы. Но и он не смог не отметить разницы между отдельными неандертальскими находками Европы — он был честный ученый и написал об этой разнице, хотя и понимал, что она говорит не в пользу его гипотезы. Потом эту разницу отмечали все антропологи — и те, которые описывали новые находки, и те, которые просто исследовали
физический тип неандертальцев и пытались вникнуть в тайну их происхождения. Заметим и другое — все или почти все неандертальские находки объединяются в две группы.
Одна — геологически более ранняя, так и называющаяся группой ранних неандертальцев. Я не буду затруднять читателя перечислением находок — они обычно называются по имени местечек, рядом с которыми обнаружены мустьерские пещеры, и перечень географических названии — французских, итальянских, немецких, бельгийских — ничего не даст неспециалисту. Скажу только, чем отличались эти ранние неандертальцы: удивительное дело, они отличались прогрессивным строением, прогрессивным не только по сравнению с синантропами, но и по сравнению с группой геологически более поздних неандертальцев.
Поздние неандертальцы, как для краткости называют эту группу даже в специальной литературе, — очень загадочный тип древних людей, несмотря на обилие находок и близость их к современности. Некоторые из них датируются самым концом плейстоцена и являются буквально почти современниками Homo sapiens. Радиокарбоновый, или углеродный, метод датирования дает во всяком случае почти одинаковые цифры для древнейших скелетов современного человека и позднейших неандертальцев — 25 000 — 28 000 лет. Казалось бы, именно в них, в этих поздних неандертальцах, должен был воплотиться идеальный прототип наших непосредственных предков, какой-то вариант строения, очень близкий к современному человеку, может быть, даже почти не отличающийся от него. А на поверку выходит наоборот — поздние неандертальцы грубы, массивны, у них убегающие назад лбы, огромные надбровные валики, маловыраженные подбородки. На толстых и массивных костях рельефно выделяются места прикрепления мышц — сильные мускулы отлично гармонировали с грубым обликом. Мозг был такой же большой, как у современного человека, иногда даже больше, но относительно примитивный — именно у поздних неандертальцев обнаружена клювовидная форма лобных долей и другие несовершенные детали строения.
На фоне грубых, прямо-таки звероподобных по внешнему облику поздних неандертальцев ранние выглядели, по-видимому, этакими нижнепалеолитическими интеллигентами — они изящнее сложены, не так обезьяноподобны внешне: лоб более прямой, надбровье развито меньше, челюсти тоньше, легче, как говорят антропологи, грацильнее, подбородок обозначался яснее. Именно они, если выбирать между двумя группами, могли бы с большим успехом претендовать на роль непосредственных предков современного человека. Но геологический возраст — между ними и современным человеком существовал разрыв в 20 000—25 000 лет, заполненный поздними неандертальцами.
Нужно очень сильное воображение, чтобы забыть об этом разрыве (для того чтобы что-то забыть, воображения часто нужно не меньше, чем для того, чтобы что-то выдумать, — ведь верно?) и попытаться соединить прямой генетической линией ранних неандертальцев и современного человека. С другой стороны — не меньше фантазии нужно, а с нею и пренебрежения к фактам, к сравнительной анатомии и морфологии человека, чтобы, не вспоминая о них, вести происхождение современных людей прямо от поздних неандертальцев. В первом случае противоречишь геологии, хотя и в ладу с антропологией, во втором — противоречишь антропологии, хотя и ладишь с геологией; в первом случае не обращаешь внимания на очевидность, во втором — впадаешь в механицизм. С одной стороны, словом, — Сцилла, с другой — Харибда. Придумано было немало гипотез и логических ходов; чтобы выйти из этого тупика.
Наиболее распространенная, диалектическая и поэтому пользующаяся популярностью точка зрения состоит в том, что обеим группам приписывается разное происхождение. Ранние неандертальцы — закономерный этап на том пути, который ведет от питекантропа и синантропа к современному человеку, одна из ступеней большой лестницы эволюции. Поздние неандертальцы — боковая ветвь, эволюционный тупик, в который зашла одна из неандертальских групп, живших в Европе, под влиянием крайне тяжелых условий. Эти условия — следствие оледенения северных районов Европы и резкого похолодания климата. В таком понимании поздние неандертальцы представляют собою ступеньку, как бы вытолкнутую из эволюционной лестницы куда-то в сторону. Есть и другой взгляд на них, которому тоже нельзя отказать в диалектичности, — и поздние неандертальцы, так же как и ранние, не боковая ветвь, эволюционный тупик, а закономерный этап в формировании физического типа современного человечества, такая же стадия, как и все другие. Их своеобразие объясняется просто очень сложными процессами взаимодействия естественного отбора и социальных моментов в обществе непосредственно перед появлением Homo sapiens. Эту точку зрения защищает меньшинство исследователей, но это меньшинство, надо отдать ему должное, очень активно борется за ее утверждение.
Слабость второй точки зрения, оценивая ее соответствие морфологическим фактам н представлениям, понятна, она не нуждается в развернутых доказательствах: если поставить рядом три черепа — современного человека, одного из поздних неандертальцев и одного из ранних неандертальцев, то любой человек, лишь мало-мальски знакомый с анатомией, скажет, что самый примитивный из них, ближе всего к обезьяньему — череп позднего неандертальца; противоположный полюс займет череп современного человека, посередине можно поставить череп раннего неандертальца. Таким образом, с морфологической точки зрения, вторая гипотеза не выдерживает на первый взгляд никакой критики. Но внимание и еще раз внимание! Непредвзятая оценка фактов — и начинают вырисовываться контуры ее совпадения с анатомией и морфологией, появляются наблюдения и соображения, которые позволяют не так строго осуждать верящих в эту гипотезу за недостаток логики. Есть среди находок такие, у которых ясно видно сочетание особенностей обеих групп — это во-первых. Таких находок с неясным, как принято говорить в антропологии и зоологии, систематическим положением не так мало. Все неандертальцы образуют непрерывный ряд переходов от одной крайней формы к другой, и только эти крайние формы и близкие к ним могут быть без всяких сомнений зачислены в крайние группы — это во-вторых. И наконец, в-третьих, на черепах поздних неандертальцев тоже есть кое-какие прогрессивные черты. Археологически же рассматривая вопрос, всех поздних неандертальцев нельзя просто не включить в число предков человека, так как найденный с ними каменный инвентарь обнаруживает все формы переходов к верхнепалеолитическому, последний последовательно развивается из позднемустьерского.
Небезупречна и первая гипотеза — ведь если современное человечество происходит от ранних и только от ранних неандертальцев, если поздние неандертальцы даже не наши дяди, а отдаленные боковые родственники, то в поздней группе должны быть какие-то прогрессивные формы. Эволюционный тупик — одна линия развития, другая линия — магистральная, так сказать, столбовая дорога антропогенеза. Прогрессивные ранние неандертальцы должны были дать начало еще более прогрессивно развитому типу людей — современникам поздних неандертальцев. Но остатки их, если и существуют, пока лежат в земле ненайденными, а раз нет прямых палеонтологических свидетельств, прямая линия генетической преемственности, соединяющая ранних неандертальцев и Homo sapiens, рвется посередине.
Археологические документы — каменный инвентарь, залегание слоев с ним в раскопанных стоянках, или, как иначе это называют археологи и геологи, стратиграфия — также не говорят о какой-то особенно тесной связи ранних неандертальцев с современным человечеством. Когда прошло увлечение крайностями, сопутствующее обычно первому подходу к проблеме, поостыли немного горячие головы и поутихли споры, стало ясно — истина лежит где-то между обеими точками зрения. Ранние неандертальцы — бесспорные предки современного человека, но и поздние приняли активное участие в его формировании. С одной стороны, ранние формы эволюционировали частично в направлении специализации, грубости строения, с другой — поздние быстро перестраивались, теряя примитивные признаки. А затем метисация, мощное постоянное смешение, которое усилилось по мере того, как развились социальные связи между отдельными первобытными коллективами, которое предшествовало появлению современного человечества и в горниле которого перемешивалась, переплавлялась наследственная организация человека.
Но нас с вами и не должен особенно занимать вопрос о судьбе поздних и ранних неандертальцев, как он ни интересен, — в антропогенезе тьма таких филогенетических вопросов, захватывающе увлекательных и спорных. Важнее другое — и неандертальская стадия, представленная разными типами древних людей, не отлилась в определенную и четкую морфологическую форму. Как питекантропы имели своими сверстниками австралопитеков, так и неандертальцы распались на несколько вариантов строения, и есть подозрение (хотя и нет тому прямых убедительных доказательств), что варианты эти развивались параллельно, тесно соприкасаясь, смешиваясь друг с другом. Таким образом, разные ипостаси одной и той же фазы — не исключение, а скорее правило эволюционного развития человека, больше закон, чем стадиальная перестройка. Если эта последняя понимается как прокрустово ложе, куда нужно втиснуть любую ископаемую находку, то она терпит фиаско и от нее нужно отойти. Сохранить ее можно и должно лишь при одном условии — если отказаться от буквальной веры в нее и воспринимать лишь как идеальный образ, геометрический символ на самом деле сложного и извилистого процесса развития. Это особенно четко и выпукло видно, если вспомнить еще две находки, которые относятся к неандертальской стадии и которые особенно широко раздвигают ее границы во времени да, пожалуй, ж в морфологии.
Одна из них — родезийский человек, человек знаменитый. Ему повезло — он попал в популярную и научно-фантастическую, а вернее сказать, в фантастическую литературу. Писатели-фантасты нашли в черепе дырку и стали выдавать ее за след пули из марсианского ружья… Все это вздор, конечно, рассчитанный на то, чтобы полному произволу в выдумке придать видимость какой-то научности. Но схватились популяризаторы науки и писатели-фантасты за родезийскую находку недаром: она во многом необычайна. Были найдены череп и несколько костей скелета, по всей видимости, одного человека. Прячем кости топки и невелики, а череп тяжел и громаден. Находка сделана в Родезии, в Восточной Африке, в конце 20-х годов и с тех пор не устает удивлять антропологов. У родезийского человека мало сказать громадный череп — он на редкость примитивен. Ни у кого — ни у питекантропа, ни у синантропа, ни у одного из неандертальцев, ни даже у австралопитеков не было такого огромного костного нароста над глазами, буквально продолговатого вздутия. Ни у одного из древних людей не было такого длинного «лошадиного» мозга. Покатый, небольшой, довольно примитивный мозг, мощный сагиттальный, или продольный, гребень вдоль черепа — от всего этого веет далекой, далекой архаикой, каким-то наследием преднеандертальской стадии. Казалось бы, его можно отнести к этой стадии, побратать с синантропом. Но в строении черепа есть один и прогрессивный признак: сосцевидные отростки — образование, характерное для любого черепа современного человека, но почти отсутствующее на черепах древних людей. Кроме того, остатки родезийца были найдены в очень неясных геологических условиях. Долго исследовали местонахождение геологи и пришли в конце концов к выводу — родезийский человек, несмотря на весь архаизм своего строения, мог быть современником поздних европейских неандертальцев, а то и (чем черт не шутит) первых современных людей.
Второй такой же чудной неандерталец был открыт на Яве немного позже родезийца — это, стало быть, земляк питекантропа. Находка сделана в отложениях реки Соло, потому и названа солосской. И обстоятельства залегания костей более чем странны. Собственно говоря, костей никаких не было — были только черепа, одиннадцать черепов, вернее, черепных крышек, без лицевых костей и с проломленными в большинстве случаев основаниями черепа. Мысль антропологов и археологов сразу заработала — не столкнулись ли они здесь с ритуальным захоронением, с прототипом того культа черепов, который так хорошо известен у даяков Борнео, у папуасов и вообще островных народов Тихого океана? Но трезвый голос рассудка нашептывал — нет, все же, по-видимому, нет, как ни заманчива такая мысль.
Солосский человек — это видно будет дальше — еще более примитивен, чем родезиец, обезьяноподобен; вряд ли он мог создать сложные культы, представления, граничащие с современными. Да и жить он должен был очень давно, если судить до его морфологии. Однако последнее никак не подтвердить тем, что было найдено с черепами, — недалеко от них оказалось несколько костяных орудий, сильно напоминающих гарпуны. Будь они найдены в другом месте, ни у одного археолога не возникло бы сомнения в том, что это изделия рук верхнепалеолитического человека, а не неандертальца, тем более не питекантропа.
Считать, что эти орудия не связаны с солосцем, не им сделаны и попали в тот же слой и в то же место случайно, — явная натяжка; считать наоборот — очень уж этому противоречит антропология. Писали даже о том, что черепа—остатки ритуального убийства, совершенного уже современным человеком, который потерял на месте захоронения и свои орудия. Здесь фантазия явно превышает те возможности для выводов, которые предоставляют ей наблюдаемые факты, — к аналогичным гипотезам, кстати сказать, часто прибегают, чтобы объяснить необъяснимое в культуре древнейших людей: напомню, так было и с синантропом. Да и освобождает подобная гипотеза от логических трудностей лишь относительно — ведь согласно ей солосский человек является современником Homo sapiens, а именно в это и трудно поверить. Однако вера в невозможность невероятного уже не раз шутила над приверженцами классицизма, традиции в антропогенезе, и потому на нее нельзя полагаться. Приходится признать, если смотреть в лицо правде открытия: солосец был поздним, очень поздним вариантом древних людей, может быть, действительно либо современником самых ранних типов человека разумного, либо их самым непосредственным предшественником по времени.
Но по строению солосского человека нельзя без насилия над фактами затолкать даже в неандертальскую группу. Исследовавший и описавший черепа Вайденрайх (кстати сказать, монография об этой находке была его последним крупным трудом, не законченным и опубликованным посмертно) насчитал несколько десятков признаков, по которым солосец ближе к синантропам и даже питекантропам. А признаков, сближающих его с неандертальцем, не так много.
По развитию надглазничного валика он не уступает родезийцу, по развитию сагиттального — даже превосходит его. У него маленький, довольно примитивный мозг, по величине он мало отличается от мозга синантропа, а ведь это, мы помним, именно тот орган, строение которого подсказывает, к какой группе отнести тот или иной тип древнего человека. Таким образом, человек, похожий на синантропа, жил в эпоху, непосредственно предшествовавшую появлению современного человека, и был соседом неандертальцев. От этого итогового вывода никуда не уйдешь. И если некоторые антропологи продолжают еще включать солосца в неандертальскую группу, то делается это больше по традиции, в угоду сложившимся представлениям, не больше.
Находка в Родезии, находка на Яве увеличили список форм ископаемых людей конца среднего и позднего плейстоцена, которые по строению своему не соответствуют сложившимся взглядам, не являются тем, чем они должны были бы быть, исходя из их геологической датировки. Иногда они опережают свое время, иногда отстают от него — не важно, но всегда, в каждый геологический отрезок не выстроены по ранжиру от более древних и примитивных к более прогрессивным и современным, а образуют сложный переплетающийся пучок вариантов, который нельзя расположить ни в какой прямой ряд. Прогрессивное усложнение строения — его выражает лишь общий процесс антропогенеза, в каждую отдельную эпоху можно найти (и мы находим их) сдвиги и вперед, и назад.
Палеонтологические открытия последних 30 лет не подорвали веры в стадиальную схему вообще, но подорвали веру в голую стадиальную схему, насытили ее конкретным содержанием, заставили отступить от нее там, где она была неверна и выражала предвзятые представления. В этом значение новых открытий в науке о происхождении человека, с этим они уже вошли в ее историю. Там, где 30 лет назад царил идеальный порядок, стало немного больше хаоса, но одновременно и больше диалектики, больше свежего дыхания живой истории.