Всегда останется неоспоримым фактом, что Дарвин был величайшим биологом XIX столетия, равного которому трудно подыскать и в наше время.
Основной чертой его гения было замечательное умение видеть факты природы в их взаимных связях. Блестяще анализируя явления, Дарвин в то же время обладал огромным синтетическим умом, который позволял ему находить отношения между отдельными явлениями и связывать их в одно целое.
Другой, столь же ценной чертой его гения была вдумчивая проницательность, с которой он наблюдал природу. Факты природы Дарвин умел видеть в их мельчайших проявлениях. Часто наблюдается, что исследователь в горячем увлечении видит только то, что составляет непосредственную цель его исследований. Дарвин видел также все побочные факты опыта и наблюдения и (как свидетельствует его сын — Френсис Дарвин) умел использовать их как «новую точку отправления».
Эта последняя черта была связана с другой, имеющей, быть может, величайшее значение. Дарвин никогда не был в плену ходячих представлений. И когда факты противоречили им, Дарвин превращал их в оружие, удары которого ломали привычные концепции и открывали пути к новым.
Эта редкая черта сказалась еще в юношеские годы в одном из эпизодов, связанных с Седжвиком.
Однажды Дарвин рассказал Седжвику о тропической раковине, найденной в песчаной яме одним из рабочих. Седжвик был креационистом и не задумываясь ответил, что раковина попала в яму, конечно, случайно, так как если бы это было ее действительное местонахождение, то подобный факт был бы «несчастьем для геологии». В этом суждении сказалась зависимость идей Седжвика от креационистской догмы и общепринятых ходячих представлений. Нам она может показаться нелепой, но факты, когда люди оказываются неспособными ломать раз принятые каноны и формы мышления, — явление обычное. Величие крупного ученого — в умении ломать общепринятые, но уже отжившие догмы и создавать новые направления в науке: Дарвин отнесся к ответу Седжвика критически. В ту пору (1831 г.) он еще не был эволюционистом. Однако тропическая раковина на английской почве заставляет его высказать мысль, что «наука представляет такую группировку фактов, из которых можно выводить общие законы или заключения». Уже в 1831 г. он был готов сломать старые теории, если они не соответствуют фактам. Он не был удовлетворен ответом Седжвика. Позднее, во время путешествия, свободный дух Дарвина отбросил несостоятельный креационизм и нашел новый путь к пониманию истории органической природы.
Однако отмеченные выше черты еще не заканчивают его характеристики. Огромный вклад в науку, сделанный Дарвином, несет на себе также печать исключительного трудолюбия. Еще в школьные годы он отличался значительным упорством в работе. Как он писал в своем Дневнике, ему «всегда доводилось испытывать чувство удовольствия, когда удавалось понять какой-нибудь более сложный предмет». Эта черта еще усилилась позднее. Взявшись за работу, хотя бы продолжавшуюся годами, Дарвин неизменно доводил ее до конца.
Так, над систематикой усоногих раков он работал 8 лет, не чувствуя особого интереса и влечения к ней, поскольку она не лежала в русле его основных интересов, даже тяготясь ею. И все же он довел ее до завершающего конца!
Это волевое трудолюбие было связано с последовательной методичностью в работе. Он никогда не работал порывами с неровной поспешностью, разорванной периодами бесплодного покоя. Напротив, его труд был размерен и четок. Никогда в жизни не вступал Дарвин в сделку со своей совестью, ни в оценке своих успехов, ни в критике своих промахов. Без этой глубокой честности любой гений часто бесплоден в науке. Даже в конце своей жизни Дарвин вовсе не был спокойным старцем, неспособным к горячим чувствам. В молодости нахождение новых для английской энтомофауны видов жуков приводило его в состояние экстаза, а в зрелые годы, убеленный сединами, Дарвин в полной мере обладал страстностью ученого, борца за свои идеи. Если он всегда был готов прислушиваться к голосу критики и сам критиковал себя сильнее, чем кто-либо иной, то, с другой стороны, он всегда страстно и подчас с ядовитой иронией отражал нападки и защищал свою теорию, будучи глубоко убежден в ее правильности. Дарвин никогда в этих случаях не отступал от своих позиций.
Иногда указывается, что, например, в «Происхождении видов» он обошел вопрос о происхождении человека и выступил с этой темой только после других ученых (Гекели и Геккель). Однако это не был поступок малодушного человека, а скорее шаг умного стратега, который хотел сперва утвердить свою теорию эволюции в целом, чтобы вслед затем изложить ее неизбежные следствия.
Воззрения Дарвина на природу вообще и на эволюционный процесс в частности были проникнуты материалистическим духом. Основной закон органической эволюции — закон естественного отбора, — как это будет видно из дальнейшего, не совместим с идеализмом и религиозными представлениями. Дарвинизм привел его основоположника к неверию в бога; по своей сущности Дарвин был антирелигиозен, как антирелигиозен и самый дарвинизм. Личный облик Дарвина глубоко симпатичен. Он был высоко гуманным человеком. Он был враг всякого насилия, рабства и эксплуатации. Как подлинный ученый, он умел оценивать окружающие его общественные явления с высоты прогрессивных общечеловеческих идеалов. Вот один из фактов, доказывающих сказанное. В июле 1877 г. лучший его последователь, К. А. Тимирязев, прощался с Дарвином после оживленной и интересной беседы, происходившей в доме Дарвина в Дауне. На прощание Дарвин сказал: «В эту минуту вы встретите в этой стране умного глупых людей, которые только и думают о том, чтобы вовлечь Англию в войну с Россией, но будьте уверены, что в этом доме симпатии на вашей стороне, и мы каждое утро берем в руки газеты с желанием прочесть известие о ваших новых победах».
Эти слова Дарвина превосходно рисуют его нравственный облик, но в то же время в них отражается та глубокая внутренняя честность и объективность, которая отличает его, как истинного ученого.
Отмеченные выше черты Дарвина, как ученого, сыграли, разумеется, решающую роль в создании системы его эволюционной теории, в ее глубокой самокритике и тщательной проверке, в ее обосновании фактами и обобщениями, превратившими дарвинизм в науку об органической эволюции. При всем том не могут быть упущены из виду те факторы, которые были рассмотрены в предшествующей главе и которые, с одной стороны, вооружили Дарвина богатым арсеналом добытых в первой половине XIX века фактов, а с другой, обусловили самое содержание и методологию его эволюционной теории. Несомненно, отправным пунктом, с которого началось формирование эволюционных идей Дарвина, была историческая концепция Лайелла.
В дальнейшем Дарвин широко использовал данные современных ему биологических наук. Однако эти материалы были не основой, а лишь дополнением к тому богатому арсеналу фактов, которыми он владел. Этот богатый арсенал фактов, доказывающих эволюцию, был собран и добыт самим Дарвином во время его путешествия на «Бигле» и позднее в Англии. Эволюционные воззрения Дарвина сложились под влиянием его личных наблюдений. Указанием на это обстоятельство открывается изложение эволюционной теории в «Происхождении видов», а также в замечательном «Введении» к книге «Изменение животных и растений в состоянии одомашнения». Здесь очень четко указывается на то, что факты географического, распространения организмов и их геологической истории, добытые Дарвином во время путешествия, лежат в основе его эволюционной теории.
Близкое знакомство Дарвина с практикой английского сельского хозяйства открыло перед ним путь к созданию общего учения об эволюции культурных форм путем искусственного отбора. И в этой области творчество Дарвина было, однако, самостоятельным. Английские селекционеры хорошо владели практикой создания новых пород и сортов. Однако они были далеки от идей эволюции культурных форм. Никакой эволюционной теории они, конечно, не создали. Практика лишь накопила некоторые ее элементы. Превращение же этих элементов в целостную теоретическую концепцию — всецело заслуга Дарвина. На почве этой концепции он разработал и углубил теорию селекции. Поэтому именно он (а не английские животноводы и растениеводы) является основоположником научной селекции.
В теории селекции Дарвин синтезировал в одно целое фактические данные об эволюции культурных форм и ее причины (факторы), основанные на учении об изменчивости, наследственности и искусственном отборе. Таким образом, из данных сельскохозяйственной практики Дарвин построил стройную, целостную теорию эволюции культурных форм, неразрывно связанную с ее причинной основой — теорией искусственного отбора.
Что касается теории эволюции естественных видов, то первоначально Дарвин, во время путешествия нашел лишь первое звено ее — самые факты эволюции. Дарвин вместе с тем понял, что в теории эволюции естественных видов должно быть найдено и второе звено, т. е. объяснение причин или движущих сил эволюции. Дарвин предвидел, что причиной или движущей силой эволюции естественных видов должен быть отбор. Однако здесь возникало затруднение. Какие причины производят отбор в естественной обстановке? Именно в этом вопросе чтение книги Мальтуса и вообще идеи, господствовавшие в английском обществе, натолкнули его на мысль о перенаселении и конкуренции. В голове Дарвина выковались недостающие звенья: перенаселение, как источник борьбы за существование, борьба за существование, как источник естественного отбора, естественный отбор, как двигатель эволюции. Факты эволюции, явления борьбы и отбора в естественной обстановке были изучены Дарвином еще во время путешествия. Но теперь, после чтения Мальтуса, блеснула идея о взаимных связях этих элементов. Теория была создана и затем проверена и обоснована кропотливым многолетним трудом.
Таким образом, выясняется ведущее значение Дарвина в формировании научной эволюционной теории. Успехи селекции, развитие биологических наук и политико-экономические идеи буржуазных экономистов начала XIX века были почвой, благоприятной для создания эволюционной концепции. И действительно, именно на этой почве, как уже указывалось, родились эволюционные представления Уоллеса, столь сходные с дарвиновскими. Однако кроме благоприятных условий нужен был гениальный ум, который мог бы синтезировать накопленные знания. Короче — нужен был не Уоллес, а Дарвин. С гениальной прозорливостью синтезировал он фактические данные об эволюции и закономерности эволюционного процесса, давая им единое причинное объяснение. В этом стройном целом трансформизм, как учение об эволюции и теория Дарвина, вскрывающая ее движущие силы, слились в единую неразрывную систему науки об органической эволюции.
Научная работа Дарвина не прекращалась до самой его смерти. 17-го апреля 1882 г. он еще следил за очередным опытом, а 19-го около 4 час. пополудни великого ученого не стало. Незадолго до смерти Дарвин сказал: «я совсем не боюсь ее».