— Одевайтесь-ка попроворней да поедемте со мной: я познакомлю вас с Кузьмой Осиповичем Рудым, — сказал, входя в мою квартиру, краснопольский учитель Зимин.
Я давно ждал этого случая. Еще задолго до этого я много слышал о Рудом и как об учителе, и как о первом тагильском садоводе.
Дело было вечером. Зимин приехал ко мне прямо из Краснополья на лошади. Мы сели с ним в сани и поехали.
Дом Рудого стоял не на улице, а на задворках. Сюда десятилетиями свозился навоз, всякий мусор. В конце концов здесь вырос довольно большой холм, вдававшийся полуостровом в извилину небольшой реки.
На вершине этого холма и поставил Рудый себе дом, а вокруг него заложил фруктовый сад.
Когда мы подъехали к усадьбе, я невольно обратил внимание на торчавшие из-под снега жалкие тоненькие прутики сеянцев яблони, которые густо сидели на грядах. Они были так чахлы и убоги, что казалось, никак не смогут выдержать наших суровых морозов, и все обречены на гибель. Позади виднелись молодые, маленькие кустики смородины и крыжовника, наполовину занесенные снегом. За ними белело море снега.
На наш стук к нам вышел сам хозяин. Это был высокий, сухощавый человек с энергичными серыми глазами и окладистой бородой. Открыв ворота, он пригласил нас в свой недостроенный еще дом. Сразу же зашла речь о саде.
— Как это вы не боитесь, что все ваши сеянцы зимой замерзнут? Почему вы их не прикрыли? — спросил я.
Рудый улыбнулся.
— Если мерзнуть, — сказал он, — так пусть замерзнут сейчас, в эту же зиму. Погибнут те, которые ненадежны. Зато те, которые останутся живы сейчас, выдержат любой мороз и в дальнейшем. Я и посеял их не десятки, а тысячи. И если из этих тысяч выберется сотня-другая морозоустойчивых, а из них, в свою очередь, десяток с хорошими, вкусными плодами, — я и буду доволен.
— Почему же, — спросил я, — вы не выписываете из других мест уже привитые яблони? Ведь это было бы проще и надежнее?
Рудый безнадежно махнул рукой.
— Пробовал, выписывал. Не выдерживают, вымерзают. И досадно, что возишься, возишься с ними, кутаешь, обвязываешь, чтобы не замерзли, а они порастут год-два, много три и гибнут. Вот почему я и решил перейти на выращивание яблонь из семян. Знаю, что большинство сеянцев или погибнет, или будет с никуда негодными плодами. А сколько-нибудь все-таки выберется и годных сортов. Их-то вот я и буду размножать уже прививкой (на дичок прививают черенок другого сорта, обычно культурного, дающего плоды хорошего качества).
Долго продолжалась наша беседа. Оказалось, что оба они — Зимин и Рудый приехали из Западного края, где при каждом дворе разбит фруктовый сад. На Урале же никто не разводил садов и все думали, что разводить яблони — напрасное дело: погубят морозы.
И вот Рудый — в Тагиле, а Зимин — в Краснополье стали первые разводить у себя плодовые сады. Но Зимин не был настойчив, и после того, как козы обглодали его яблони, он забросил садоводство. Рудый же продолжал дело.
Прощаясь с хозяином, я попросил разрешения побывать у него весной и летом: как-то перенесут зимние морозы его яблони — малютки.
— Заходите, заходите. Здесь так мало людей, интересующихся плодоводством. Ведь если и садят что-нибудь у себя, так только какую-нибудь черемуху да горькую рябину — и все этим кончается.
В начале мая я вновь направился к Рудому посмотреть, что делается в его саду. Меня очень интересовала участь тех жалких прутиков — сеянцев яблони, которые я видел в ноябре.
Когда я подошел к его усадьбе, глазам моим представилась такая картина. По всему угору, как муравьи, рассыпались ребята — ученики Рудого.
Одни копали ямки для посадки кустов крыжовника, смородины, другие садили кусты, третьи поливали посаженное.
Там вскапывали грядки для пикировки сеянцев и для новых посевов, тут рассаживали на грядки прошлогодние сеянцы.
Пикировка — пересадка культурных растений. При пикировке осторожно отщипывается небольшая часть главного корня, чтобы лучше развивались придаточные корни.
Рудый ходил среди них, указывая где, что и как садить, копать.
— Ну, что, — спросил я, здороваясь с Рудым, — как сохранились ваши питомцы?
— А вот, смотрите.
И он подвел меня к грядке, на которой зимовали сеянцы.
Все они были уже выкопаны, и больше половины их лежало хворостом, в куче, а остальные были рассажены пореже на другой грядке и уже стали двигаться в рост.
— Вот эти уже не погибнут от морозов. А погибнут — туда им и дорога, все равно из них ничего бы не вышло.
С той поры я часто стал бывать в саду Рудого. Он и вся его семья, как муравьи, копошились на усадьбе.
Сад пополнялся все новыми и новыми сеянцами. Появились сеянцы груши, клена и других редких на Урале деревьев.
Как-то в конце лета, в одно из моих посещений, Кузьма Осипович сказал мне:
— Ну, а теперь пойдемте, я угощу вас своими яблочками.
Мы пошли в сад. Яблони были немножко выше человеческого роста. На некоторых из них красовались чуть румянившиеся небольшие, в грецкий орех, яблочки.
Рудый сорвал одно из них и сказал:
— Вот попробуйте.
Яблочко оказалось съедобным, но немного кисловатым.
Впервые ел я тогда уральские яблочки.
И в тот день твердо решил заняться их выращиванием.
Было это давно — в 1908 году.