Уже египтяне умели варить цветное стекло. Но римские мастера превзошли египетских, они выделывали стеклянные безделушки, похожие на самые редкие драгоценные камни: изумруд, сапфир, опал, бирюзу, рубин.
Кубки, точно выточенные из целых кусков оникса, бирюзы или иных неведомых природе минералов; вазы, как будто вырезанные из драгоценного дерева тропиков, розового, красного, черного; флаконы, похожие не только по форме, но и по своему цвету на лотос, финики, виноград, апельсины, шишки пиний, — всё это умели изготовлять стеклоделы, жившие полторы тысячи лет назад!
Но все эти прекрасные вещи не могли сравниться со знаменитыми чанами-мурринами. Из таких чаш пили вино в самых богатых домах Рима, и то лишь в самых торжественных случаях. Ценились муррины во много раз дороже золота.
Можно подумать, что муррины поражали своей величиной, или замечательной формой, или искусной отделкой. Всё это неверно: на самом деле эти чаши — небольшие, ничем не украшенные.
Их красота — в изумительно яркой и разнообразной расцветке.
В стенках муррины непрерывно вспыхивали блестки, как будто в стекле заключены тысячи разноцветных мигающих искр. Чаша сверкала и переливалась всеми цветами радуги.
В чем же заключался секрет этих сверкающих чаш? В том, что в прозрачное стекло были вкраплены разноцветные стеклянные крупинки. Каждая из них отражала и преломляла свет по-своему, это и порождало игру красок.
Муррины — это были как бы созданные человеческими руками драгоценные камни.
Мало было в Риме таких людей, которые владели мурринами. Не много было и таких, которым хотя бы раз в жизни довелось из них пить. Но слышать об этих чудесных чашах приходилось, конечно, всем римлянам. И понятно, что об этих чашах рассказывали небылицы. Так, например, уверяли, будто стекло муррин издает какой-то свой особенный, нежный аромат.
Рассказывали, что муррины спасают от яда: отрава теряет свою силу, едва касается сверкающего стекла.
За одну из муррин Нерон уплатил семьдесят талантов. На эти деньги можно было приобрести триста здоровых, молодых рабов. Хрупкий кусочек стекла стоил в триста раз дороже человека!
Очень дорого, хотя всё же дешевле, чем муррины, стоили стеклянные чашечки для умывания рук. Римляне тех времен не знали ни вилки, ни ножа, поэтому пирующие после каждого блюда мыли руки. Чашечки эти очень напоминали лопатку каменщика; их так и называли лопатками, по-латыни — труллами.
Петроний, церемониймейстер и друг Нерона, тонкий знаток и любитель искусства, заплатил за одну такую труллу восемнадцать тысяч рублей золотом.
Прошло несколько лет, и Нерон прислал своему бывшему другу приказ покончить жизнь самоубийством. Не желая, чтобы любимая вещь досталась тирану, Петроний перед тем, как перерезать себе вены, разбил труллу вдребезги. После смерти Петрония Нерон приказал эти осколки собрать и хранить под стеклянным колпаком.
Не меньше, чем труллы, ценились диатреты. Это были кубки, вделанные в решетчатые подстаканники из стеклянных колец. Подстаканник не прилегал плотно к кубку, поэтому он почти не нагревался, и из такого кубка можно было пить горячий напиток, не обжигая себе рук.
Они были не только удобны, но и прекрасны: кубки, как бы завернутые в стеклянное кружево. Римские богачи считали себя несчастными, если среди их ваз и кубков не было хотя бы одной диатреты. Только такой безумец, как Нерон, мог позволить себе каприз — разбить одну за другой две диатреты.
До нас дошло не более десяти диатрет; из них всего несколько сохранилось в целости. Наверное, все диатреты были изготовлены одним художником-мастером. Он сделал очень немного этих замечательных кубков и унес в могилу секрет своего искусства.