Около 40 км от Ленинграда по направлению к Москве есть поворот на лесную дорогу. Едва заметный указатель на ней показывает направление к «Лесным культурам М. В. Проворова». Сами «культуры» начинаются почти у Московского шоссе, но дорога, обозначенная указателем, приводит к центральной их части. Там среди стройных рядов лесных посадок на небольшой поляне стоит памятник человеку в лесной форме — Михаилу Васильевичу Проворову, бывшему директору Тосненского лесхоза. Не каждому лесоводу ставят памятник в лесу. Немного и именных лесных посадок, хотя лес сажают уже не одну сотню лет. Только в нашей стране площадь искусственных лесов определяется более чем 10 млн. га, а именных, названных по имени их создателей, едва наберется десяток тысяч гектаров. Нужно хорошо потрудиться в лесном хозяйстве, чтобы удостоиться такой высокой чести и проторить для других дорогу в каком-то очень нелегком деле. Именно это и сделал М. В. Проворов.
Лесничество, в котором находятся посадки его имени, называется Красноборским. Старинное лесничество. Когда-то великолепные сосновые боры, величаво обступавшие берега рек Саблинки и Тосны, пересекали лесничество. Но мало что уцелело от прежних боров после войны. Передовая позиция проходила как раз по Красноборским лесам. Деревья, не попавшие в окопные брустверы и блиндажные накаты, были изрешечены пулями и осколками. Они умирали от ран. Взрывами снарядов и бомб повредило осушительную систему, отводившую излишек влаги из леса. Это окончательно погубило появившийся на месте сведенных лесов хвойный самосев. Земли лесничества затянуло березовым, ольховым и осиновым мелколесьем.
Промежутки между низкорослыми деревцами заросли болотными травами и мхами. Красный бор превратился в затхлое болото.
Избыток влаги в почве для северных лесов — дело обычное. Площадь переувлажненных лесов в нашей стране исчисляется десятками миллионов гектаров. Осушение после лесных посадок, пожалуй, самый старинный прием, которым пользуются лесоводы для улучшения лесов. Плановое проведение этих работ относится к 80—90-м годам прошлого столетия. В эти годы были организованы Северная и Западная экспедиции, которые осушали леса под Петербургом, в Псковской, Новгородской, Архангельской губерниях. Однако и в то время уже был накоплен богатый опыт по лесной мелиорации. С этой работой в широком масштабе столкнулись строители. В начале же XVIII в. Дворцовая площадь Петербурга представляла собой «сырой заросший кустами луг», а «вдоль всего побережья Финского залива шли вековые леса и болотные топи, кое-где только попадались хижины финнов-рыбаков, покрытые болотной травой».
В 1745 г. левый берег реки Мойки, по свидетельству современников, был загородным местом, «усеянным лесом и топкими болотами, которые осушались». Сотни километров канав и каналов пришлось проложить на месте нынешнего Ленинграда, прежде чем он принял тот благородный вид, которым мы сейчас восторгаемся.
Да и в соседнем Лисинском лесничестве имелся прекрасный более чем столетний опыт лесной мелиорации, так что каких-то неясностей в том, как вернуть в лес заболотившийся Красный бор, у М. В. Проворова и его товарищей по лесхозу не было. Сложности состояли в другом.
На месте болота уже рос лес. Плохой, низкорослый, некрасивый, но рос. После прокладки канав он обязательно разрастется. Больше, крупнее станут березы и осины, но бора все равно не будет.
«Как восстановить бор в прежней его красе? — думал Михаил Васильевич, в который раз пробираясь сквозь топкие заросли Красноборского болота. — А что, если осушать его одновременно с реконструкцией?»
Заметим, что реконструкцией лесники называют посадку леса по лесу — хорошего по плохому. Опыт реконструкции у лесников к тому времени тоже был. Посадки вели под пологом старых деревьев и по специально прорубленным в лесу коридорам. Но чтобы реконструкцию вести одновременно с осушением? Такого не было!
Совместить эти работы действительно сложно, поскольку для осушенных и неосушенных земель характерны свои, специфические условия произрастания и своя растительность. Изменится влажность почвы — изменится и видовой состав трав, деревьев, кустарников. У каждого из них, как говорят биологи, своя экологическая ниша, где они являются хозяевами положения.
Впрочем, случается и так, что растения одного вида не могут перенести изменения привычных для них жизненных обстоятельств. Лесоводы не однажды замечали, как ель, просуществовав безмятежно много лет под пологом взрослого леса или на переувлажненных участках, после вырубки материнского полога и осушения погибала.
Причину установить оказалось несложно. Они умирали от физиологической сухости, попросту говоря, засыхали. Дело в том, что для жизни при избытке влаги и тенистом полумраке второго яруса слабо развитые корни успевали снабжать крону водой. При повышении транспирации после вырубки деревьев верхнего полога или уменьшении воды в почве водный баланс нарушался, в результате чего дерево умирало. В то же время молодые, едва появившиеся саженцы в новых условиях чувствовали себя превосходно. Их организм с первого дня развивался гармонично, в соответствии с теми условиями произрастания, в которых они родились. Поэтому реконструкцию лесов принято начинать после того, как лесная мелиорация сформирует новые условия произрастания. На это уходят годы.
М. В. Проворов решил изменить традиционный порядок лесоосушения и реконструкции. Для этого он предложил новый элемент в технологии лесоосушения. Основными ее частями, как известно, являются канавы: магистральные, собирательные и осушительные. Первые — магистральные впадают в «водоприемники» — ручьи, речки, реки, озера. Магистрали соединяют собирательные канавы, которые потому так и названы, что собирают воду из осушителей, этих самых главных и многочисленных канав мелиораторов. Таким образом, воду из переувлажненных земель вбирают в себя осушители. Их прокладывают через 100—200 м. Из осушителей вода стекает в собиратели, потом в магистрали и далее рано или поздно в реки.
М. В. Проворов ввел между осушителями через 5—10 м дополнительные борозды. Нарезались они обычным канавокопателем. Борозды тоже отводили излишек воды в собиратели. Грунт, выброшенный из них на бровки, становился микроповышением для будущих лесных посадок. Искусство прокладки борозды состояло в том, чтобы выбросить на бровку всю гумусовую плодородную почву и немного глинистого материнского грунта, да так, чтобы он едва прикрыл собою бровку тонким слоем.
Лес начали сажать на осушенном болоте по весне, на другой год после нарезки борозд. Немало было скептиков, предсказывавших полную неудачу из затеи директора. Но результаты превзошли все ожидания.
Саженцы сосны, ели, лиственницы не только отлично прижились, но и обогнали своих сверстников на соседних вырубках. Помогло им в этом удачное сочетание двойного гумусового горизонта почвы, материнского грунта и напочвенного покрова. Бровка борозды стала вроде слоеного «пирога» из двух слоев почвы, мхов, трав, древесного опада и поверх всего смазанная глиной, предохраняющей этот «пирог» от высыхания и сорняков. Корни саженцев, оказавшись в нем, получили все необходимое для хорошей жизни: влагу, воздух и питательные вещества.
Через пять лет на месте заболотившегося Красного бора поднялись великолепные лесные посадки. Еще через пять в лесничество стали приезжать лесоводы из других лесхозов учиться. Интерес к «культурам Проворова», конечно, не был случаен. Подобных заболотившемуся Красному бору участков леса после войны скопилось в нашей стране немало. И не только из-за прокатившихся по ним боев. Изменился характер лесопользования. Новая техника, пришедшая в лес, и концентрированные рубки, связанные с ней, многое изменили в практике лесозаготовок. Благодаря им стало возможным заготавливать больше древесины с наименьшими трудозатратами. В то же время появились проблемы, которые в прошлом редко беспокоили лесоводов. Из них самая сложная — заболачивание вырубок. Лишившись мощного насоса, каким является лес, лесные земли не успевали выбрасывать в атмосферу всю падающую на них влагу. Кроме того, во время рубок нарушался почвенный сток, что еще больше усугубляло бедственное положение почвы на концентрированных вырубках. Хорошие влажные черничные леса за год-другой превращались в мокрые моховые болота. Вызволить их из беды могло только осушение. Технология посадки леса, предложенная Михаилом Васильевичем Проворовым, оказалась как нельзя кстати.
Только не хотелось, чтобы сложилось впечатление, что все обстояло так просто с ее внедрением. На практике даже в Тосненском лесхозе, где Михаил Васильевич директорствовал, нужно было подобрать оптимальные режимы работы тракторов и экскаваторов применительно к новым, необычным условиям работ, определить параметры каналов и борозд, переездов через мелиоративную сеть, порядок уходов за посадками. Десятки удачных и неудачных опытов были заложены в лесхозе, прежде чем все стало просто и понятно, как сейчас.
Конечно, не так просто оставить о себе такую добрую память, какую оставил М. В. Проворов. Но, думается, лесоводы в этом более счастливы, чем люди других профессий.
Хотелось, чтобы таких рукотворных памятников становилось с каждым годом все больше. Ведь не такие уж и беспредельные наши природные богатства. Для того чтобы мы имели то, что имеем, природе потребовались миллиарды лет. Современные виды наземных растений, по мнению ученых, создавались 500 млн. лет. И он совсем невелик, этот хрупкий мир живой природы. Посудите сами: 73% поверхности планеты — вода, 16% — пустыни с ограниченными растительными и животными ресурсами. Только 11 % поверхности планеты имеют достаточно благоприятные условия для жизни растений и живых организмов. Из них 5% — леса, из которых ежеминутно безвозвратно теряется до 21,6 га. И хотя естественный лесной покров сокращается более всего не в нашем государстве, а в южных тропических странах, нам есть, над чем задуматься. Из 100 млрд. т органических веществ, производимых растениями планеты, 80 вырастает в лесу. Это означает, что в таком же соотношении находится регенерирование воздуха на различных частях планеты. А он еще в большей мере, чем вода, не имеет границ. Облако из заводской трубы, расположенной за тысячи километров, оскверняет атмосферу до тех пор, пока его ядовитые испарения не обезвредятся волшебной силой зеленого листа — живительной фабрикой природы. Это понимают хорошо все. Поэтому нет, наверное, профессии более интернациональной, чем лесовод. Блага, которые он создает, — собственность не только его страны, но и всего мира.
Не случайно многие участки леса сейчас включены в маршруты международного туризма, наряду с памятниками архитектуры и объектами современного производства. Ведь если лес — показатель богатства народа, то уровень ведения в нем хозяйства — показатель его культуры. По состоянию лесов судят о нашей стране. Нашему государству есть, что показать, например леса вокруг усадьбы-музея А. С. Пушкина в Михайловском. Окружающая природа, неповторимые пейзажи центральной России вдохновляли творчество поэта. Среди зеленых насаждений заповедника основное внимание привлекают михайловские рощи, в состав которых входят в основном сосна, береза и ель. Не менее 200 сосен в рощах живые современники Пушкина. Возраст их ныне около 200 лет. Леса эти живописны и полны птиц. Там можно встретить расхаживающих аистов. Среди деревьев вьют гнезда цапли.
Неповторимы по своей красоте среднерусские ландшафты лесохозяйственного объединения «Русский лес» под городом Серпуховом в Московской области. Леса здесь хвойные, смешанные, широколиственные с вкраплениями реликтовой флоры. Особенно интересны сохранившиеся до настоящего времени участки коренных еловых и сосновых насаждений. Большой популярностью у серпуховчан пользуется городской бор 150-летнего соснового леса. Неподалеку от Серпухова лесоводами заложен лесопарк «Ландшафты русского леса», в котором на площади в 1 км2 можно увидеть большинство разнообразных ландшафтов Подмосковья. Здесь же неподалеку и сад памятных посадок, в котором иностранные гости «Русского леса» оставляют в память о своем пребывании в нашей стране собственноручно посаженные деревья.
Обычай сажать деревья «на дружбу» испокон веков на Руси в доброй традиции. Но есть среди памятных посадок и посадки с необычной историей, как, например, та, что у поселка Доброго в Липецкой области.
Доброе — село для жизни приветное. Стоит оно какой уж век на берегу реки Воронеж, что в 50 км от Липецка. Ничем не обделила добринцев природа. Рыба в реке есть, а земли вокруг добрые, черноземные. Хлеба на них растут плотно, так что и косой не вдруг прошибешь. А какие травы в пойме Воронежа! Сама она тиха и покойна, разве что в половодье весной раззадорит ее. Прижмется тогда быстрая вода к правому речному берегу и начнет сыпать с него в русло комья земли. Течение покружит, поиграет добычей и, натешившись, сложит ее у противоположного низкого берега. От такого речного баловства нарастают вдоль русла топкие плавни и старицы. Поначалу затянет их камышом и тростником. Потом взбугрятся плавни кочкарником. Вроде бы и невелика при здешнем земельном достатке беда, но для хозяйства убыток. Поэтому не дают местные жители плавням разрастись.
Чуть отойдет река от низменного берега и потвердеет под дерниной квелая земля, люди роют канавы, отводят излишки воды. На осушенной плавне все растет споро.
Люди в Добром живут в достатке. Чего другого, а хлеба всегда от урожая до урожая хватало. Если бы только не война! Сколько их было! Чуть окрепнут хозяйства у добринцев, сады поднимутся, покой в домах появится, дети подрастут — опять война, опять самым сильным, самым здоровым идти воевать. Уходили многие, а возвращались… Только никогда не приходило в Доброе так много горя, как в последнюю войну: чуть ли не в каждый дом похоронка.
Но вот победа. Война кончилась. Стали возвращаться вчерашние солдаты. Вместе с ними приехал в Доброе высокий, подтянутый капитан. И хотя не был он уроженцем этих мест, добровцы скоро стали его считать своим земляком за доброту, веселость, участливость и деловитость. Смущала кое-кого фамилия офицера Граве Николая Платоновича.
— Уж не из иностранцев ли? — спрашивали настороженно добринцы у соседей.
— Да нет, — смеялись те, — наш он — русский и по рождению и по натуре. Далекие предки его когда-то давным-давно приехали из Швеции в Россию. Но все служили ей честно и добросовестно. А перед войной Николай Платонович Лесной институт закончил. Теперь вот директорствовать в Добровский лесхоз прислали, хозяйство поднимать.
Ну а то, как Николай Платонович работал в лесхозе, добровцы сами видели. С утра он уже среди рабочих. В конторе сидел редко, все в лесу. Скоро оттуда потянулись подводы с дровами и лесоматериалами, которые так нужны добровцам для поправки прохудившихся за войну построек. Везли лесного товару много — всем хватило, но лес оттого хуже не становился, поскольку Николай Платонович дело свое лесное знал хорошо. В предвоенные годы он уже успел поработать начальником научной экспедиции в Средней Азии и в Карельском леспромхозе. Рубили в добровских лесах только деревья, отжившие свой век, убирали валежник, подчищали сухостой. Появилась в лесхозе своя пилорама, а из подсобного хозяйства работникам лесхоза стали поступать молоко, масло и прочие продовольственные товары.
Много накопилось дел у лесников. До лесу ли было во время войны? А характер у нового директора лесхоза нетерпеливый: все хочет успеть, все сделать, да не как-нибудь, а основательно, чтобы сработанное глаз радовало. Добровцы видят это и кто как может стараются помочь лесникам.
Посадки на лесном пустыре у села Доброе — одно из многих мест, где Николай Платонович Граве оставил свой добрый след. Потом он работал начальником Калужского и Владимирского управлений лесного хозяйства, а затем в центральном аппарате управления отраслью в Москве. Был он причастен ко всем большим делам в лесном хозяйстве. Лесоустроители его считают своим коллегой, изыскатели «Союзгипролесхоза» также, а лесоводы-производственники тем более.
По образованию Николай Платонович инженер-плановик лесного хозяйства, но он и ученый-лесовод. По окончании Воронежского лесотехнического института Николай Платонович возглавлял экспедицию по изучению тугайных лесов в низовьях реки Амударьи. Экспедиция на лодках и верблюдах прошла реку Амударью от города Турткуля до впадения ее в Аральское море.
В те годы там еще не было дорог и современных средств сообщения, а главное — никакой литературы или других сведений о тугайных лесах, кроме маленькой брошюры Зактрегера «Кочующие леса Амударьи», известно не было. Все нужно было изучать и проверять на практике впервые. Поэтому работа экспедиции, возглавляемой Н. П. Граве, оценивалась как научный подвиг.
В результате экспедиции были впервые разработаны таблицы бонитетов для тугайных лесов и типы леса тугаев, которыми пользуются лесоустроители уже 50 лет.
В своей брошюре «Тугайные джунгли низовьев Амударьи» Н. П. Граве описал биологические свойства всех тугайных древесных пород, в том числе таких, как солянка «карабурак», совершенно не изученная до него и до настоящего времени.
Как ученый-экономист, Николай Платонович тоже оставил добрый след в лесном хозяйстве страны. Ведь до 1936 г. у нас практически не было норм выработки для лесовосстановительных и лесохозяйственных работ, а также правил по технике безопасности и производственной санитарии на этих лесоустроительных работах. Естественно, что и организационных трудностей было много. Николай Платонович, включившись в эту работу, стал ответственным редактором первых норм выработки для лесокультурных и лесохозяйственных работ, а также рубок ухода за лесом и первых правил по технике безопасности и производственной санитарии на всех работах, проводимых в лесном хозяйстве.
Николаю Платоновичу свойственно чувство нового, передового. Именно поэтому он оказался одним из первых разработчиков генеральных планов развития лесного хозяйства в стране, а за генеральный план развития лесного хозяйства Калининской области был даже отмечен наградой ВДНХ. Его статья «Зеленая колыбель Волги» еще в 1959 г. получила широкую известность. В ней он убедительно доказал, что сохранность лесов в верховье Волги и на ее истоках — дело государственной важности, всенародное.
Непрерывный трудовой стаж Николая Платоновича начался в 1929 г, и сейчас состоит в трудовых рядах лесоводов этот знатный персональный пенсионер, заслуженный лесовод РСФСР, кавалер многих правительственных наград.