Факультет

Студентам

Посетителям

О рефлексологии

Для первобытного человека всякого рода животные были таким же, как он, разумными существами. Даже больше того. И растения, и камни, весь внешний мир он наделял жизнью, «душой», а многих зверей даже обожествлял и считал за своих родовых покровителей («тотемы»).

Такого рода отношение сохранялось у многих высоко культурных народов древности (культ быка-аписа, мумии кошек и крокодилов у египтян, гуси римского Капитолия и т. д., и т. п.) И в современной жизни сохранилась еще масса остатков тотемизма и культа животных. Эти следы находим в виде группы сказок о животных, в которых животные действуют и говорят, как люди, а иногда и совершают чудеса (напр., «конек-горбунок», «золотая рыбка» и т. д.). Почти столь же ясны они во множестве разных религиозных и бытовых запретов пищевого характера. Нельзя есть зайца (ушкана), раков, свинины, конины и т. д. Ясно, что в основе лежало уважение: нельзя есть мяса божественного покровителя своего рода, своего «тотема». С ходом тысячелетий старые религии вымирали, смысл и причина запретов забывались, но самый запрет, самый факт запрета («табу») сохранялся. И так как очень часто старые, свергнутые божества в свете новых религий превращались в чертей, то нередко и тотемное животное в обычном представлении из «священного» превращалось в «поганое», но, конечно, с тем же результатом: мяса его есть нельзя, — этот основной факт оставался, и вульгарная мысль даже старалась подыскивать яко бы разумные объяснения (трихины в свинине и т. п.) тому, что по существу является лишь пережитками первобытных религиозных представлений без тени реальных оснований.

При таком отношении к животным, при воспитании бесконечных поколений на сказках о лисе-патрикеевне, сером волке и т. д., известных почти во всем мире, естественно не появлялось в достаточно резкой форме и вопроса об отличиях ума животных от человеческого. И, несмотря на различные теории ученых средних веков и нового времени (напр., Декарт считал животных просто автономными машинами без всякого сознания), в популярной литературе о животных прочно держится очеловечение их («антропоморфное» отношение). Не совсем лишена этого оттенка даже «Жизнь животных» такого превосходного наблюдателя, как Брем. Я некоторые работы, в роде «Любовь, сознательность и семейная жизнь у животных» д-ра Паргамина, нельзя назвать иначе, как смехотворными каррикатурами на действительность. И, наблюдая животных с целью проникнуть в явления их сознания, трудно, конечно, отделаться от некоторого очеловечения их, так как о явлениях сознания вообще мы судим по себе самим, т. е. знаем только человеческое сознание.

Огромный шаг вперед сделан был в недавнее время применением к изучению жизни и психики («душевной» жизни) животных точных, беспристрастных («объективных») способов исследования Торндайком в Америке с 1898 г. и затем в особенности И. П. Павловым у нас, создавшим целую школу точных, инструментальных приемов исследования в этой области, как ранее он сделал то же самое для изучения пищеварения.

Так называемая «душевная» или, что то же, психическая деятельность высших животных есть высшая нервная деятельность. Великий наш физиолог И. М. Сеченов еще в 1863 г. назвал ее «рефлексами головного мозга» в замечательной работе под этим названием. И эта плодотворная идея была разработана в имеющих мировое значение трудах И. П. Павлова и его школы, а также В. М. Бехтерева и его учеников.

Если взять лягушку и отрезать у нее голову, следовательно лишить возможности видеть и слышать (а также думать, хотеть и чувствовать сознательно), а затем, пока остальные ткани и органы еще живы, капнуть ей на одну из ножек кислотой, которая будет жечь кожу, то лягушка с отрезанной головой сейчас же другой лапкой смахнет эту каплю кислоты совершенно так же, как обыкновенная лягушка с головою на плечах. Точно так же человек в глубоком сне смахивает рукою, не просыпаясь, муху, бродящую у него по лицу. Эти явления называются простыми «рефлексами» (рефлекс значит — отражение). Такими же простыми рефлексами являются, например, чихание или кашель, когда соринка попадает в нос или дыхательное горло, слезотечение, когда такая же соринка попадет в глаз. Дыхание есть рефлекс, вызываемый накоплением угольной кислоты в крови. Выделение пота есть рефлекс на повышение окружающей температуры. Этот список можно продолжать чрезвычайно долго. Самый ход такого простого рефлекса состоит из следующих частей. Во внешней по отношению животного среде наступает какое-то изменение (жара, капля кислоты и т. д.), которое действует на органы животного, являясь по отношению к ним раздражителем («стимулом»). Это раздражение (характер его зависит и от характера раздражителя, и от характера органа, воспринимающего раздражения) по чувствующим нервам передается к соответствующему участку спинного или нижнего отдела головного мозга, а отсюда по двигательным (или секреторным) нервам передается тому же или другим органам соответствующего характера побуждение и является ответ («реакция») на полученное раздражение. Таким образом и замыкается дуга пути рефлекса.

Простые или безусловные рефлексы безусловно необходимы для поддержания жизни. Они наследственны и следовательно имеются у организма с момента его рождения; они являются ответами на прямые непосредственные раздражители или возбудители.

Кроме этих «простых» рефлексов, имеется также огромное число гораздо более сложных «условных» рефлексов, приобретаемых каждою особью в течение ее жизни. Они являются ответом не на те прямые раздражители или стимулы, с которыми, по существу связаны, но на замещающие их побочные раздражители, так что рефлекс как бы предупреждает, является раньше наступления основного раздражителя. Например, кусок пищи, всунутый в рот крепко спящего человека или собаки, раздражая язык и нёбо, вызовет слюнотечение. Это простой рефлекс. Но голодный человек или собака видит кусок мяса или слышит запах пищи, или даже слышит только звон посуды в кухне, — и у них рот также наполняется слюной. Это пример условного рефлекса. Здесь никакого раздражения органов и оболочек рта еще не наступало. Никакой надобности в слюне, помогающей пищеварению, еще нет. Слюнные железы начали усиленно вырабатывать слюну заранее, под влиянием того «представления» (мысли) о пище, которое вызвано ее видом, или запахом, или звоном посуды.

Ход дуги таких условных (или сочетательных) рефлексов ведет не через нижние отделы мозга, а через серое корковое вещество больших полушарий головного мозга. Потому-то И. М. Сеченов и назвал их рефлексами головного мозга, в противоположность простым рефлексам или рефлексам спинного мозга. Дело, конечно, не в новом названии, а в том, что название это выражает объяснение. Сеченов и Павлов свели сложные и многообразные явления душевной жизни к явлениям того же нервного порядка, но значительно более простым, указав их сходство и различие, и этим позволили понимать их и исследовать далее. Вся жизнедеятельность животного организма, вся его приспособляемость к условиям внешней среды является сложной и длинной цепью врожденных (простых) и благоприобретенных (условных) рефлексов. Заяц, лежа поздней осенью под кустом, слышит шаги охотника, треск веток и шелест травы. Никто еще не трогает его, но он уже съеживается, кладет уши на спину и все теснее прижимается к земле, делаясь незаметным в траве, пока не пройдет охотник. Другой заяц, может быть более старый и быстроногий, в таких же условиях, наоборот, бросается убегать со всех ног при первом же донесшемся до него шорохе, далеко не подпуская охотника. И в том и в другом случаях эти действия зайца — проявление условного рефлекса, проявление стремления спастись ранее, чем охотник схватил или ударил его. Разные способы спасения могут зависеть от быстроногости, от состояния шкурки (выцветший беляк в бесснежную осень избегает движения днем), наконец, просто от личного характера (один — пугливее, другой — смелее).

Чтобы дать понятие о самом методе исследования условных рефлексов, вот простой пример. У здоровой собаки производится искусственная слюнная фистула, т. е. проток одной из слюнных желез выводят путем маленькой операции на щеку. По заживлении ранки к отверстию выводного протока прикрепляют маленькую стеклянную воронку или рычажок особого приборчика с самозаписывающим барабаном и получают возможность сосчитать и число капель слюны, и распределение их во времени, — через сколько секунд одна капля падала после другой, — и общее количество выделенной слюны. Собаку сажают в особое небольшое помещение, совершенно закрытое и уединенное от всяких внешних влияний. Но в помещении этом имеются приборы, которые могут производить звуки, движения и т. п. Например, звонок, звуковая сирена, небольшая мельничка-вертушка, электрические лампочки разных цветов и т. д. Кроме того, там может появляться блюдечко с едой и опять скрываться. Все приборы, упомянутые выше, воздушными или электрическими проводами соединены с другой комнатой, где тихо сидит наблюдатель и через небольшое отверстие с системою зеркал видит собаку, хотя она его видеть и слышать не может. Он может даже у себя отсчитывать, с помощью особого устройства, каждую каплю слюны, выделяемую собакой, сейчас же по ее выделении. Затем устанавливают «ассоциацию», т. е. связь между каким-нибудь (например, световым) раздражителем и едой. В течение нескольких дней наблюдатель из своей комнаты нажатием на кнопку зажигает перед собакой лампочку и через несколько секунд таким же путем выдвигает перед ней чашку с едой и дает секунд 10—15 есть (обычно толченые сухари с мясным порошком). Сначала разумеется выделение слюны происходит только во время самой еды (безусловный рефлекс). Но затем вскоре появление света становится для собаки сигналом будущей дачи корма, и слюна начинает выделяться уже с зажиганием лампочки. Установив и укрепив повторением такой условный рефлекс, можно вести исследование глубже и проследить, различает ли собака разные степени яркости, или разные окраски света, или, — действуя звуком, — разные звуковые тоны. Например, после сигнала определенного высокого тона давать еду, а после низкого тона — нет. Сначала, конечно, и после низкого тона будет выделяться слюна. Когда оба тона будут различаться по действию (т. е. слюна будет выделяться только в ответ на высокий звук, а при низком перестанет выделяться), можно низкий тон слегка повысить и опять добиться определенного его действия, а высокий тон слегка понизить, давая после него корм. Сближая таким образом оба звуковых раздражителя, один действительный, с последующим кормом (и предварительным, до корма, выделением слюны), а другой, так сказать, холостой, без корма и без действия на слюнные железы, — мы, наконец, найдем такой небольшой разрыв между этими двумя сигналами, что собака перестанет их различать; она будет давать на оба один и тот же ответ.

Конечно, достаточно обыденного знакомства с собаками, чтобы сказать, что у них зрение плохое, много хуже, чем у человека, а слух очень тонкий, много острее нашего. Но насколько острее или хуже — наугад не скажешь. Методом же И. П. Павлова удалось точно установить, например, что собака хорошо различает форму предметов (круг, квадрат, овал), очень точно различает светосилы, отличающиеся друг от друга всего на одну тысячную метро-свечи. Движение вправо собака отличает от движения влево. Но окраски, т. е. световых лучей с разной длиной волны (красного от желтого или зеленого и т. д.), собака по-видимому не различает подобно людям, страдающим дальтонизмом. Собаки отличают гладкую поверхность от шероховатой. Отличают также температуры с разницей всего в 2—3 градуса. Запахи, конечно, они различают превосходно, как и можно было ожидать. Что же касается звуков, то собаки различают разницу в одну восьмую тона, тогда как европейская музыка довольствуется разницами всего в полтона. Что касается высоты звука, то собаки различают звук в 80 тысяч колебаний в секунду от звука в 100 тысяч колебаний в секунду, тогда как для человека оба эти звука не существуют.

Здесь я все время говорю о самых простых примерах, только чтобы дать самое общее понятие о методе акад. Павлова. Но рефлексология, т. е. наука о рефлексах, уже сейчас весьма обширна. Ею много сделано отнюдь не только для изучения явлений раздражения, но и «торможения» или задержки ответа, явления индукции, контраста и т. д. и т. д.

О явлениях торможения, предвиденных уже Сеченовым, скажу два слова. Положим, после ряда опытов собака отвечает слюнотечением на низкий звук сирены, после которого ей давали корм, и совершенно не выделяет слюны после высокого звука, после которого она пищи не получала. Значит ли это, что при высоком звуке в соответствующем центре мозговой коры у собаки при этом не происходит никакого процесса? — Если мы во время звучания высокого тона произведем внезапно какое-нибудь постороннее раздражение, например, заставим вспыхнуть лампочку, то у собаки появится слюна, как при низком звуке, — и это несмотря на то, что ни высокий звук, ни электрическая лампочка никогда раньше сами по себе у данной собаки слюны не вызывали. Это доказывает, что мозговые клетки того центра коркового вещества, на который действует высокий звук, вовсе не находились сейчас в состоянии безразличного покоя, а находились в состоянии «торможения», т. е. были как бы в состоянии процесса, прямо противоположного возбуждению. Вспыхнувшая в это время лампа является как бы внешним толчком, устраняющим это «торможение», при чем немедленно и проявляется процесс возбуждения, дающий себя знать отделением слюны.

Процессы торможения так же многочисленны, сложны и важны в общем проявлении жизни, как и процессы раздражения. Между прочим опыты выяснили, что каждое животное, поставленное перед трудной задачей, имеет предрасположение или впасть в состояние «аффекта», указывающего на общее хаотическое раздражение разных участков мозговой коры, — или же, наоборот, впасть в вялое и сонливое состояние, результат преобладания процессов внутреннего торможения. Уже упоминалось, что раздражители, как положительные (настоящие раздражители), так и отрицательные (тормозные), могут быть внутренними. Желудок пуст—животное ищет пищи. Кровь переполнена выделениями созревших половых желез, — животное ищет особь противоположного пола и т. д. Жизнь показывает массу примеров сложного взаимодействия и взаимоограничения между различными рефлексами. Напр., в поисках самки самец не обращает внимания на пищу, или, — как часто делают петухи, — отдает найденную пищу курице. Или два самца дерутся из-за самки, пока один из них не получит угрожающих жизни повреждений. Тогда рефлекс необходимой охраны жизни берет верх над половым, и раненый удаляется. Возбуждение и торможение при этом распространяются в мозгу по строго определенным, готовым нервным путям. Определенная сила внешнего или внутреннего раздражителя сейчас же вызывает перевес данного, соответствующего ему рефлекса и тем самым торможение всех других.

Источник: С.А. Бутурлин. Настольная книга охотника. Издание Вологодского товарищества охотников «Всекохотсоюз». 1930