Американский эколог Олдо Леопольд (1887—1948) был убежден, что «природа бывает богатой вопреки внешней бедности». Эту простую истину как нельзя лучше подтверждают болота.
Только непосвященному облик их кажется унылым и монотонным, а сама растительность — непривлекательной. Натуралист же открывает здесь целую вселенную с неповторимыми и по-своему очаровательными созданиями.
Да, действительно, во флоре болот преобладают зелено-серые краски. Здесь нет умопомрачительных расцветок и форм тропического ландшафта, не приковывают взор причудливые деревья-великаны. А сиротливо прозябающим в постоянной сырости травам, кустарникам и чахлым деревцам, кажется, не до веселых нарядов. Лишь бы выжить. Но это несколько одностороннее представление о прекрасном. Тот же Леопольд уверен: «Наша способность воспринимать красоту в природе, как и в искусстве, вначале ограничивается красивостью. Мало-помалу, поднимаясь с одной ступени красоты на другую, мы постигаем высшие ценности, для которых в языке еще нет слов».
Впрочем, болотная растительность не лишена и внешней прелести. Достаточно посетить хотя бы раз весеннее болото, чтобы в этом убедиться. На низинном вас встретит серо-фиолетовыми цветочками приболотный гравилат, золотистыми — калужница, бело-розовыми соцветиями — вахта или болотный трилистник. На верховом — нежнобелый наряд Кассандры, розовый — андромеды и белые с розовыми чашечками ароматные цветы багульника. Ближе к лету цветовую гамму болот разбавит белопенная кипень таволги. Воздух всюду пропитан запахами различных трав, торфа, лекарственных и медоносных растений.
Весной, еще в пору нехотя отступающего половодья, любопытно наблюдать, как навстречу солнцу через прошлогодний мертвый опад отслужившей свое органики и голубые покровы вод упрямо пробиваются на Божий свет граненые пики осоки. Ее рост не в силах остановить даже солидные толщи воды «над головой». По мере освобождения поверхности из снегового и водного плена оживают многочисленные мхи, лишайники, болотные травы, терпеливая ко всем невзгодам ива. В теплые дни мая начинают пылить ее желтоватые сережки.
Новая жизнь пробуждается и на хорошо прогреваемых болотных кочках. Вечнозеленые листочки клюквы на тонких нитчатых стебельках отдают первозданной свежестью и блеском, как будто их вовсе не коснулась губительным крылом зимняя стужа. Они мелкие и не так заметны на мху, как шарики ягод. Те привлекают внимание еще издали своей ярко-красной окраской. Впечатление такое, словно кто-то щедрой рукой рассыпал на кочке янтарные бусы и, вдоволь налюбовавшись сам, оставил их на радость другим. Ягоды по-прежнему сочные и более сладкие на вкус, чем осенние.
Торфяники опаивают не быстро, как бы нехотя, что особенно приметно при сравнении с таким же процессом на минеральных почвах. Но как только это случается, они немедленно покрываются свежей зеленью. Все происходит как по мановению волшебной палочки. Природа торопится наверстать упущенное. Недостаточно наблюдательный человек этого перехода просто не заметит. А попав на болото летом, вы можете и сами не узнать знакомые места — так все вокруг преображается. Растительность буйствует и благоухает. Распустила розовые цветочки клюква. Далеко разносится характерный пряный аромат багульника. Некоторые укромные уголки вообще больше похожи на джунгли — так переплелись в них замысловатые росчерки кустарников и дикотравья. Может быть, не зря древние кельты считали болота обителью богини плодородия?
Осеннему болоту присущи свои своеобразные тона. Есть тут пушкинские багрец и золото, есенинская просинь, солнечные проблески знаменитых пейзажей И. Шишкина, приятно оживляющих всю картину. Но больше всего бурых, красных и серо-зеленых оттенков, типичных для уходящей болотной жизни. На фоне зелено-рыжего мха четко вырисовываются красные капли рожденной теплым летом и теперь созревшей клюквы. Деревья, кустарники и травы украшает ажурная кисея паутины. Кое-где в развилках ее нитей дрожит в солнечных лучах и переливается всеми цветами радуги холодная роса. И над всем этим разноцветным миром стоит особенная, ни с чем не сравнимая болотная тишь. Очень проникновенно о ней сказано у Л. Ильиной и А. Грахова: «Вспомните осеннее болото, его неброские мягкие краски, чуть пряный и одновременно острый запах мхов и немногочисленных трав и особую болотную тишину. Не лесную, даже в самый тихий день полную шепота листьев, сторожкую, в любой момент готовую взорваться хлопаньем крыльев, треском сучьев, — а ото всего раскрепощенную, затаившуюся в самой себе болотную тишину».
Ботаники насчитывают в болотах сотни видов растений, многие из которых встречаются только в этих задумчивых и туманных далях. О наиболее интересных мы расскажем подробно. Пока же в самых общих чертах отметим: подавляющее большинство зеленых болотных жильцов — гидрофиты. Если сказать проще — водолюбы. Они способны с помощью специальных приспособлений переносить временное или постоянное переувлажнение. Таким растениям свойственна сильно развитая воздухоносная система и увеличенные межклетники. В то же время у многих слабы механические ткани и корни, что нередко делает их уязвимыми к действию неблагоприятных факторов. Лишь сфагновый мох, питаясь влагой атмосферы, живет на болоте, как говорится, «припеваючи».
Гораздо труднее тем, кто получает пищу и влагу традиционным способом — через корни. Атмосфера здесь ненадежный или даже никакой (например, при засухе или ливнях) не помощник. Поэтому главной проблемой в жизни многих болотных растений — пусть вас не удивляет! — является проблема водоснабжения. Имея в избытке воду «под ногами», они лишены возможности распоряжаться ею по своему усмотрению. Утолительница безмерной в растительном мире жажды здесь им лишь ограниченно доступна и нельзя взять столько, сколько порою требуется. Дело в том, что способность корней усваивать влагу зависит от аэрации и температуры. И то, и другое на болоте далеки от нормы. Аэрация слабая, а вода внутри мохового покрова даже в самые жаркие дни холодная.
Проблема водоснабжения тянет за собой другую — проблему минерального питания, которая тесно с ней связана. А плохая аэрация в свою очередь способствует накоплению в почве так называемых болотных токсинов — продуктов анаэробного дыхания микроорганизмов. В итоге получается целая цепочка нарушений в почвенном комплексе, которая неблагоприятна для растений.
Переувлажненные болотные почвы называют физиологически сухими в отличие от степных и пустынных, которые сухи в прямом, физическом смысле — из-за отсутствия воды. Растительность, поселяющаяся на болотах, по многим признакам близка к ксерофитам — постоянным обитателям безводных мест. Листья у болотных растений, как у ксерофитов, жесткие, кожистые, сильно кутинизированные. Нередко густо опушены волосками или покрыты чешуйками. У клюквы и багульника плоскости листьев несколько скручены по краям, и на их внутренней стороне, защищенные в какой-то степени от потери воды, расположены устьица. Листья пушицы — шиловидные. У некоторых растений листовые пластинки обращены ребром к солнцу. Все это, действительно, характерно для ксероморфной организации, поскольку задача морфологических и анатомических приспособлений такого рода — ослабить испарение, не допустить перебоев в водообеспечении.
Однако ксероморфизм растений болот и пустынь не аналогичен. Известно, что он создается под влиянием не только почвенной, но и атмосферной среды. А она здесь и там далеко не одинакова. Кроме того, не все растения болот в равной мере чувствительны к холоду. Некоторые из них способны переносить довольно низкие температуры и при этом хорошо поглощать и испарять воду.
В засушливые годы растения, сидящие «на макушках» сильно выпуклых верховых болот, вдали от грунтовых вод, часто ощущают прямой недостаток влаги, не связанный с побочными условиями (температурой и аэрацией). Тем более что из-за высокой водоудерживающей способности значительные количества воды в торфяных слоях остаются в недоступном для растений состоянии. Это очередной парадокс «мокрого места». В таких условиях также развивается ксерофитизм у болотных растений, но уже «нормального», обусловленного физическим недостатком влаги, происхождения.
Многие исследователи особенности болотной флоры объясняют следствием недостатка минеральной пищи, а не воды. Водная теория физиологической сухости неверна, — полагает эстонский болотовед профессор В. Мазинг (1979). Режим поступления азота и фосфора — вот те факторы, благодаря которым болотные растения приобретают своеобразную внешность.
Некоторые ботаники называют другую причину болотного ксероморфизма — избыток света. И приводят такой аргумент: если выращивать «болотных страдальцев» в их привычной среде, но не на свету, а в тени, признаки отмеченной структуры исчезают. Свет, один из важнейших источников зеленой жизни, при недостатке в почве азота может вызывать, по их мнению, слипание, а в дальнейшем и гибель хлорофилловых зерен. Низкорослые, с редким стеблестоем растения болот вынуждены от него защищаться с помощью толстой кутикулы, кожистых листьев, густого их опушения и прочих анатомо-морфологических ухищрений.
Есть и другие мнения. Скорее всего, здесь действует комплекс факторов, но это тоже надо доказать. И потому точку в дискуссии пока ставить рано.
И в заключение несколько строк сухой, но необходимой статистики.
Самыми богатыми во флористическом отношении считаются низинные болота. В Беларуси, по данным В. И. Парфенова, Г. Ф. Рыковского и Д. С. Голода (1998), на них встречается 180 видов сосудистых растений и 76 — мохообразных. В растительном покрове наиболее широко распространены осоки, злаки и гипновые мхи. Лекарственные растения представлены 21 видом, среди которых хорошо знакомые нам вахта, аир, ольха, валериана, синюха. Есть здесь пряноароматические растения (аир, гравилат речной и др.), волокнистые (тростник, ситники, вейник, крупные осоки), медоносы и некоторые другие, ценные в народном хозяйстве.
Флору переходных и верховых болот представляют 95 видов сосудистых растений и 75 — мохообразных, из них 29 — сфагновых, 25 — зеленых мхов и 21 — печеночников. На долю верховых болот приходится всего 20 видов высших растений (шейхцерия, пушица, росянки, осоки и прочее разнотравье, а также сосна и различные кустарнички). Хозяевами положения здесь надолго становятся мхи и в особенности — сфагнум.