Факультет

Студентам

Посетителям

Современное состояние охраны природы

Особую ценность среди богатств живой природы Сибири представляют леса.

Однако в дореволюционное время они почти не имели товарного значения: условия транспорта, отсутствие надлежащего технического оборудования не позволяли даже крупным капиталистическим фирмам заняться эксплуатацией сибирских лесов в сколько-нибудь значительных размерах. Только советская власть открыла народу этот неисчерпаемый источник богатств. И вот год от году растет лесопользование в Сибири, все время продвигаясь на север и восток. В настоящее время сибирская тайга приобретает особое общегосударственное значение, так как снабжает страну всеми видами лесопродуктов; велика его роль и в развитии советского лесоэкспорта. Поэтому забота о лесе приобретает особенно большое значение.

Для современной техники тайга вовсе не может считаться неисчерпаемой, и лишь при надлежащем отношении она может давать массу лесопродуктов неопределенно долгое время. Поэтому надо добиться, чтобы наши законы о лесопользовании осуществлялись в полной мере, а не так, как теперь, когда беззакония в этом деле стали обычными. Пора улучшить лесопользование, экономно использовать всю древесину. Самым же главным является строгая и повсеместная охрана тайги. Как взрослые насаждения, так и все стадии лесовозобновлений нуждаются в заботе со стороны человека. Это утверждение имеет особое значение для лесов Сибири, поскольку отрастание лесов в здешних условиях требует многих десятилетий.

Сказанное вовсе не значит, что леса Сибири плохо восстанавливаются вообще. Напротив, в большинстве случаев этот процесс идет прекрасно. Однако из-за суровости климата рост дерева в Сибири протекает очень медленно, и тем медленнее, чем восточнее район. Так, если в Карпатах для получения крупномерного ассортимента древесины мы должны ждать от 40 до 60 лет, то в Прибайкалье для этого надо не менее 80, а то и много больше 100 лет. Таким образом, сводя лес, мы на целое столетие получаем относительно непроизводительную площадь, которую непременно должны охранять.

Лесовозобновления легко вытаптываются скотом, а потому для пастбищ эти площади использовать нельзя. Они особенно страдают от пожаров и в случае выгорания обычно не восстанавливаются. Процесс делается необратимым, на месте хвойных утверждаются мелколиственные породы, а во многих случаях развиваются травянистые или даже степные ассоциации. Последнее имеет особо актуальное значение для Восточной Сибири, где тайга в значительной степени подостлана древними степями, а климатический режим весьма неблагоприятен.

Используя леса, мы должны помнить о нашей ответственности перед потомками, которая становится тем большей, чем менее благоприятны условия возобновления лесной растительности. А наименее хороши эти условия, вероятно, на северной границе лесов, где корявые мелкослойные лиственницы преодолевают жестокие морозы и бурные ветры, цепляясь своими корнями за скудную почву, и часто гибнут в этой неравной борьбе.

Каждое дерево должно быть здесь на счету, но не везде мы это видим. Вот, например, что пишет из Анадыря Д. А. Губер: «Местная даурская лиственница растет на вечной мерзлоте чрезвычайно медленно, она едва существует, вблизи — граница лесной растительности… но по Анадырю и его притокам, таким, как Белая, Яблон, Пелидон, Еропол, Майна, Медвежья, леса вырубаются беспрерывно. Не считаются ни с чем. Валят даже те деревья, которые обеспечивают крепость берегов. В результате — мощные обвалы берегов, и как раз в тех местах, где в массе нерестится кета. Леса исчезают, но никакие доводы против этого не действуют. Дорого возить лес извне! А ведь и завоза-то особенного не нужно. На месте сколько угодно угля для отопления и глины для кирпича…»

Но Д. А. Губер пишет не только о лиственнице: «Многочисленные отряды и экспедиции поджигают тундру. Выгорают сотни квадратных километров ягельников, которые если и восстанавливаются, то через десятилетия. И вот в июле-августе 1956 года в Анадыре несколько недель не было видно солнца от тундровых пожаров…» Грустно делается от таких вестей каждому, кто знает и любит север, да и любому советскому человеку станет не по себе, будет стыдно за тех, кто допускает подобные явления!

Надо сказать также и о том, что при составлении больших планов использования лесных площадей иногда забывают, что лес не только источник древесины. Огромна его роль в природе как фактора охраны почв и сбережения влаги. Поэтому при любом планировании свода лесонасаждений надо учитывать физико-географические особенности местности и задачи охраны природы во всем значении этого понятия. Необходимо помнить, что погоня за дешевизной лесопродуктов за счет использования наиболее подручных запасов может обойтись впоследствии в десятки раз дороже, чем осуществление капиталовложений на использование труднодоступных лесонасаждений.

Прежде всего надо с величайшей осторожностью осуществлять лесопользование на дюнных формах рельефа, которых в Сибири немало. Так, например, совершенно нельзя мириться с тем, что продолжаются лесорубки в бассейне реки Селенги, опустынивание которого давно уже предрекали наши ученые.

Селенга не единственное место такого рода. В Тункинской долине дюнный рельеф занимает большое пространство. Пески там в значительной степени связаны сосняками, которые, однако, издавна вырубаются, и на значительной площади пески пришли в движение. Во всем Приангарье сосняки большей частью покрывают непрочные почвы, и при обнажении их эрозия неизбежна. Всюду в таких местах необходимо совершенно отказаться от сплошных рубок главного пользования и перейти на самую умеренную форму лесоэксплуатации. Кроме того, там всюду надо немедленно приступать к лесопосадкам, учитывая удачные опыты авиасева.

Особо стоит важнейший для Приангарья вопрос о сохранении лесов в Восточных Саянах, во всяком случае, в тех пределах, где левые притоки Ангары будут обеспечивать водоснабжение будущего Братского моря, в котором байкальской воды будет менее половины. Рельеф этих горных цепей чрезвычайно резок, почвенный покров эфемерен и нестоек. Условия лесопроизрастания крайне затруднены. Если мы сведем там лес, то рассчитывать на его возобновление можно далеко не везде. Напротив, неизбежны весьма тяжелые последствия: повсеместная эрозия почвы, смывы ее на больших пространствах, обнажение материнских пород.

Непосредственным следствием этих процессов явится глубокое изменение гидрологического режима левых притоков Ангары в направлении оскудения их питания в течение круглого года и наступление сокрушительных паводков в периоды массового выпадения осадков, то есть в конце лета. При этом количество сноса станет прогрессивно увеличиваться, в него будут вовлекаться все более крупные частицы, и заиление пониженных участков рельефа начнет быстро расти. Дело отнюдь не ограничится долинами рек, что само по себе хозяйственно убыточно. Возникает серьезнейшая опасность для самого Братского моря: в течение немногих десятилетий оно может превратиться в «Братскую лужу», что было бы настоящей катастрофой.

Вопросом дня для западного Прибайкалья является превращение тайги Восточных Саян в мощную водоохранную зону.

За последнее время стали чаще рекомендовать расчистку и распашку водоразделов в бассейне Ангары вообще. Но, вызванные стремлением увеличить пахотные площади, что действительно необходимо, эти советы говорят в то же время о том, что авторы их не знают физической географии бассейна Ангары, и потому предложения эти чреваты большими опасностями. Количество осадков в Приангарье очень мало. Они приносятся господствующими ветрами с северо-запада и выпадают, причем в короткие сроки, на пониженных водоразделах только в силу их облесенности. Если эти участки будут обнажены, тучи обойдут их стороною. Увеличится размер паводков в Саянах, а в Приангарье утвердится климатический режим, близкий к режиму степей Казахстана, с той разницей, что Приангарье гораздо суровее.

Расчистка и распашка сколько-нибудь обширных участков тайги в Приангарье может быть допущена лишь при условии тщательного изучения конкретных физико-географических условий. Во всяком случае, обязательно оставление сплошных широких полос нетронутых лесонасаждений, расположенных поперек пути господствующих ветров.

Важным вопросом является также культура лесоразработок. Трудно сказать, по каким причинам, но в Прибайкалье до сих пор рубка леса производится с нарушением всех правил, установленных советскими законами. Считаются запрещенными так называемые «условно-сплошные рубки», но до сих пор они широко применяются в Сибири. При этом заготовители забирают только деловую и хвойную древесину, практически бесконтрольно определяя процент забираемого и оставляя на корню все лиственные породы и дровяные хвойные. Это приводит к глубокому расстройству древостоя и другим тяжелым последствиям.

Впрочем, и при «законной» рубке почти каждая лесосека представляет собою хаос изуродованного молодняка, разбросанных стволов, куч хвороста и верхушек и целого частокола пней, которые в среднем гораздо выше того, что предусмотрено правилами. Ориентировочные подсчеты показывают, что потери древесины при этом достигают 20—25%. Мириться с этим совершенно нельзя, так как бесконтрольная рубка ведет к размножению вредителей, создает очаги пожаров, препятствует правильному лесовозобновлению.

Кроме того, сами рекомендации и требования по очистке лесосек весьма шаблонны. Так называемое «сжигание порубочных остатков» не всегда может принести пользу. Например, в сухих борах-беломошниках нужно равномерно разбрасывать измельченные порубочные остатки. При этом происходит значительное задержание влаги, и очень бедные здесь почвы несколько обогащаются перегноем. Напротив, в борах-долгомошниках, которым угрожает заболачивание и в которых лесовозобновление резко затруднено переувлажненностью почвы, необходимо порубочные остатки оставлять в мелких кучках. Это безопасно в пожарном отношении, а кучи, изгнивая, становятся очажками лесовозобновления.

Однако вопросами уборки лесосек и уничтожения порубочных остатков дело не ограничивается. Нередки случаи, когда в тайге оставляются не только отдельные стволы, но и крупные массы заготовленной древесины, и они погибают на месте. Так, например, иркутский краевед В. П. Соседов сообщил мне, что на берегу реки Голоустной, притока Байкала, на участке Кочергат уже много лет лежат сотни тысяч кубометров лиственничных бревен безо всякого движения. Большое количество заготовленных бревен гниет в некоторых местах Большеглубоковской лесной дачи и т. д. Таких примеров можно привести много, и за каждым из них скрыты понесенные государством убытки в десятки и сотни тысяч рублей.

Говоря об убытках, которые мы терпим при использовании древесины, нельзя не остановиться и на потерях при дровозаготовках. По всей Лене за пределами двухкилометровой полосы, а то и на самых берегах пароходство ведет заготовку дров-долготья для топки пароходов. Вырубаются леса подряд, и даже самая лучшая деловая древесина переводится в дровяную безо всякой пощады, хотя это вовсе не вызывается необходимостью. Пароходы могли бы быть полностью обеспечены дровами за счет разработки гарей, которых по Лене более чем достаточно, за счет лесного хлама, выборочной рубки и т. п., но пароходство считает, что это дорого. Действительная же стоимость таких «дров» его не интересует: лес ведь принадлежит другому ведомству. А главное, никто не хочет проявить заботу, продумать вопрос по-государственному.

К сожалению, на некоторых сибирских реках дело обстоит еще хуже. Так, зоотехник Ю. Александров, недавно вернувшийся с низовьев Индигирки, сообщил, что там водники вырубают леса по берегам прямо от уреза воды. Это приняло широкий размах, и последствия в виде мощных оползней берегов уже отмечаются во многих местах.

Немалый вред лесу приносит и неумело применяемая механизация. При механической трелёвке леса, которая производится мощными тракторами в летнюю пору, кучи стволов, связанные цепями, волокут по земле вместе с сучьями. При этом целыми полосами сдирается почвенный покров и обнажаются коренные породы. В результате появляются незарастающие лысины, а если эти борозды, как часто бывает, пролегают по склонам, то образуются паразитические водостоки — зародыши будущих оврагов. Да и сама по себе вывозка хлыстов вместе с кронами чрезвычайно засоряет лесосеку, губит массу подроста и подседа и представляет собою пример варварского использования механической тяги. «Экономическая оправданность» этого способа есть на самом деле худшая форма грубого делячества.

Небрежное лесопользование наносит глубочайший ущерб таежным водоемам, так как ведет не только к оскудению речек и нарушению их водного режима, что является прямым, но более отдаленным следствием таких работ, но и к невероятному их засорению. Чтобы убедиться, что это не пустые слова, достаточно пойти на любую сплавную реку, например на Большую речку, впадающую в Ангару с правого берега, близ ее истока. Засоренность ее феноменальна. Повсюду в пойме множество бревен, из которых добрая половина полузамыта. Там и тут техногенные завалы, которые никто не собирается разбирать. Все покрыто мусором, отравляющим воду.

Что Большая речка не исключение, показывает хотя бы заметка В. Шишкина, помещенная в газете «Восточно-Сибирская правда» от 3 ноября 1956 года: «Ежегодно в речке Зима оседает масса лиственничных кряжей. Сейчас на всем протяжении сплава в речке торчат десятки тысяч бревен. Возле каждого из них собирается мусор, наносится ил, образуются островки. И таким островкам нет счету. Даже в лодке нельзя свободно проехать. Из-за загрязнения русла когда-то богатая ленками и хариусами речка совсем обезрыбела. Директор сплавной конторы тов. Фокин не принимает мер к уборке «утопленников» и очистке реки». По сообщению Г. Д. Дулькейта, совершенно такая же картина имеет место на реке Мане, правом притоке Енисея, и в других местах.

К сожалению, напрасно гибнет не только та масса древесины, которая засоряет таежные речки. Огромное количество стволов выносится в большие реки, в устьях происходит накопление бесчисленных бревен, каждое из которых представляет немалую ценность. Размеры этих скоплений бесконечны. Так, например, В. Даниленко недавно писал в отношении нижнеамурского морского сплавного рейда следующее: «Этот рейд расположен в Пильванской протоке. На всем ее протяжении, от устья Амура до Мачилинской протоки, то есть на расстоянии более двадцати километров, лежит в воде сплавной лес самых различных дальневосточных пород. Количество его здесь исчисляется миллионами кубометров. Достаточно сказать, что только осенью прошлого года сюда поступило около полумиллиона кубометров леса, а протока и так была уже полна им. С нижнеамурского рейда леса почти не вывозится. В результате часть древесины, прежде всего таких твердых пород, как лиственница, затонула. На дне Пильванской протоки находится около 100 тысяч кубометров ценнейшего леса. Тысячи кубометров леса ежегодно уплывают по Амуру. Часть такого свободно плывущего леса вылавливают местные жители на дрова, а другая, большая, уходит в море… Немало леса гниет на берегу. Так гибнут миллионы рублей государственных средств, идет насмарку труд лесозаготовителей края» («Советская Россия», 9 декабря, 1956).

Кто знает полярное побережье Сибири, тому известно, какие массы плавника, не случайно попавших в воду стволов, а полноценных пиленых бревен, выбрасывают из года в год сибирские реки. Особенно большое количество их выносит в Ледовитый океан Енисей, и плывут они потом во все стороны вперемешку со льдом.

Неблагополучно и на берегах нашего пресного моря — Байкала. Год от году больше вырубается лес на его берегах, все больше несут на себе его воды мощных плотов-«сигар». Но эти лесозаготовки ведутся с большими недостатками.

Чрезвычайно неумело производится вырубка. Как попало идет сплав. Так, В. И. Галкин написал мне о том, что летом 1956 года байкальские ветры разнесли десятки тысяч кубометров строевого леса. Особенно много «сигар» было разбито в бухте Лиственичной, где они подводились к берегу и плавали беспризорными, пока не уносились ветрами. Всюду по берегам озера валяются сейчас эти бревна; в этом году они занесены даже на Ушканьи острова, где раньше их не замечали. Отмечается также, что бревна, плавающие по Байкалу, быстро теряют свою ценность, так как обтачиваются о прибрежные скалы.

Очевидно, что небрежность при лесозаготовках и сплаве — общее, широко распространенное отрицательное явление огромного масштаба.

Особенно плохо обстоит дело с таким выдающимся по ценности деревом, как кедр сибирский. Его орехи, смола могут служить источником крупнейших специфических ценностей, которые ныне используются в совершенно ничтожной степени. Более того, постоянно приходится встречаться с разнообразными проявлениями хищничества, которое принимает местами очень крупные размеры.

Так, например, П. Кутузов писал И мая 1954 года в газете «Красноярский рабочий» следующее: «…Лесозаготовительные предприятия треста «Хакаслес», расположенные в южной части края, ощущают недостаток в сырьевой базе. Но перебазировать их в лесоизбыточные районы в свое время не удосужились, и предприятия треста начали рубить кедровники. Далеко не все леса доступны для эксплуатации и удовлетворяют требования лесозаготовителей. Поэтому выбор пал на кедровые рощи, расположенные в предгорьях Саян вдоль Усинского тракта, где население Минусинской котловины добывало большое количество кедрового ореха, где охотники промышляли наибольшее количество пушного зверя.

Некоторые лесоводы говорят, что все наши кедровые леса перестойные и нет, дескать, смысла держать их на корню. В действительности же в Ермаковском районе вырубают вполне плодоносящие кедровники, которые могут давать высокие урожаи ореха еще многие десятки лет. Дошло до того, что начали рубить кедр вдоль Усинского тракта.

Кедровые древостой в нашем крае вырубаются не только в Ермаковском районе, но и в Манском, Даурском и других. Всего в крае заготовляется около 300 тысяч кубометров кедровой древесины в год. Но как используется это ценнейшее сырье? Планирующие организации, лесозаготовительные и деревообрабатывающие предприятия отдельно кедровую древесину не учитывают, она используется на самые обычные нужды и даже на дрова».

К сожалению, и в Прибайкалье, даже в самое последнее время, далеко не все благополучно с использованием кедровых лесов. Так, в своем недавнем письме ко мне В. И. Галкин писал: «Станция Выдрино славилась дремучими кедровыми лесами, подходившими к самому поселку. Сюда съезжались сотни людей на заготовку орехов. Но затем здесь начались заготовки от г. Иркутска, и лес на несколько километров от поселка был вырублен. Едва жители примирились с березняком, прикрывшим тощими стволами обширные вырубки, как из Улан-Удэ прибыли заготовители бочечной клепки. Если в предыдущем случае лес бывал использован полностью и давалась возможность вырастать хоть березняку, то теперь рубка поставлена варварски. Заготовители берут 1—3 полутораметровые чурки от самых крупных стройных кедров. Больно смотреть, как, ломая сучья и осыпая землю незрелыми шишками, валятся тридцатиметровые красавцы кедры и, лишенные комлей, остаются наваленными в непроходимые груды. Такое безобразие длится уже не один десяток лет и удивительным образом продолжается до сих пор, когда в устье р. Снежной выстроен крупный лесопильный завод и рабочий городок». Положение, как это видно, создалось совершенно нетерпимое.

И. П. Лаптев пишет о том, что большой массив кедрача вырублен севернее города Березова на Оби и много кедровников уничтожено у города Асино Томской области.

До сих пор не везде изжито срубание кедров «на шишку». С таким явлением мне пришлось столкнуться в 1943 году на реке Чаре в Бодайбинском районе, где этим занималась целая артель, срубившая сотни кедров. Особенно широко эти правонарушения происходят на Енисее. О хищническом использовании запасов кедрового ореха на юге Красноярского края нам написал Г. Д. Дулькейт: «С каждым годом у нас в окрестностях Красноярска все увеличивается число людей-орешников, едущих на промысел кедрового ореха. С середины августа пригородные поезда полны ими. Едут и на машинах, и на своих конях. Осваивают кедровые массивы вглубь все дальше и дальше. Каждая партия с ружьем, берут и собак. В тайге делают станы, прокладывают новые тропы, заготовляют на месте колоты, «машины», сушильни и пр. У станов день и ночь горят костры… Никто не смотрит за их действиями в тайге…» То, что говорит Дулькейт о Красноярске, целиком относится и к окрестностям нашего Иркутска, где происходит то же самое. Из Бийска об этих же печальных явлениях сообщил Б. Ф. Белышев.

Сама добыча орехов поставлена примитивно и вредит деревьям. Как известно, шишки сбиваются мощными ударами огромного деревянного молотка — трехметрового «колота», или «прислона». Если шишки вполне созрели, они осыпаются при сравнительно легких ударах, и кора портится мало. Однако, если они еще зелены, а шишкование обезличено и каждый стремится захватить добычу первым, нужны неоднократные сильнейшие удары, от которых дерево получает неизгладимые ранения. Большая часть кедров в местах постоянного шишкования повреждена более или менее безнадежно.

Однако беда не только в этом. Как показывают данные покойного знатока прибайкальских лесов Д. И. Безматерных, площади, занятые насаждениями с преобладанием кедра, составляют 10,7% всей лесопокрытой площади Иркутской области. Сырорастущие кедровники занимают площадь в 5168,1 тысячи гектаров, кедровники, погибшие от кедрового шелкопряда,— 1038 тысяч гектаров, а от огня — 240 тысяч гектаров. Следовательно, 20% кедровников Иркутской области являются погибшими. А ведь это настоящее бедствие, так как даже должным образом не сохраняется и не используется лучшее из деревьев сибирской тайги — кедр.

К сожалению, необдуманность, небрежность в вопросах лесопользования распространяется даже на область науки. Так, например, Восточно-Сибирский филиал Академии наук разрабатывает тему о соответствии отложений годичных слоев древесины прибайкальских деревьев определенной смене климатических условий за последние столетия. Для этого спиливаются самые крупные и старые из деревьев, украшающих берега Байкала. Из их стволов берется небольшой срез для изучения, а остальное бросается. Экзекуции подверглись уже тысячи стволов. По наблюдениям известного байкаловеда В. В. Ламакина, срублены деревья, под сенью которых делал на байкальских скалах свои исторические засечки И. Д. Черский. Срублены великолепные деревья, на которые указывал как на ориентиры крупнейший байкальский гидрограф Ф. К. Дриженко, работавший здесь в начале нашего века. Вырубка красавцев великанов продолжается.

Безусловно, изучать прошлое следует, но ведь не всякое средство оправдывает цель! Если бы, к примеру, какой-нибудь архитектор, задавшись целью познать качество цемента, которым на диво скрепляли кирпичи древние русские умельцы, принялся для этой цели разбирать Успенский собор, его бы сочли умалишенным. Но разве не напоминает такая методика изучения Прибайкалья действия подобного архитектора?

Нельзя, наконец, не остановиться и на том серьезном ущербе, который приносят лесу вредители из мира насекомых. Этот вопрос относится к области специальных исследований и практических мероприятий, но сказать о нем необходимо и здесь.

Особенно большой вред приносит кедровый шелкопряд. Вот уже три десятка лет, как вопрос об этом не сходит со страниц сибирской периодической печати, но он до сих пор не получил удовлетворительного разрешения. Опыты по борьбе с ним химическими методами в Восточной Сибири себя не оправдали, и сколько-нибудь существенного успеха в этом направлении не достигнуто до сих пор. Площадь кедровников, уничтоженных этим насекомым, продолжает увеличиваться. Только интересные исследования Е. В. Талалаева, разрабатывающего метод биологического истребления кедрового шелкопряда посредством открытых им возбудителей болезней гусениц этой бабочки, позволяют надеяться на появление достаточного мощного средства его уничтожения. В ближайшее время начнутся работы по истреблению шелкопряда методом Талалаева в производственных масштабах.

Роль второстепенных видов насекомых-вредителей, а также грызунов при современном неустройстве нашего лесного хозяйства учитываться пока не может.

Впрочем, лесом, как источником древесины, мы распоряжаемся в той или иной степени по-хозяйски. Что касается тех растений, которые составляют подлесок, а также зарослей кустарников в поймах, лугах и перелесках, то об их охране и тем более правильном использовании не поднимается даже вопроса. А ведь все это большая ценность, безразличие к которой недопустимо.

В самом деле, каждое новое исследование приносит дополнительные данные о том, что ягоды облепихи — один из наиболее полезных в природе. Но как относятся к зарослям этих целебных растений? Отправляясь в морозы за ягодами, промышленник так и говорит: «Поехал ломать облепиху», и он буквально выламывает целые заросли.

Очаровательны весной кусты черемухи, а вся Сибирь искони любит пирожки с черемуховой мукой. Но что делается из года в год с этими прекрасными растениями? Даже в песне говорится, что некий влюбленный выражает силу своих чувств тем, что он «ломал, возил черемуху возами, а кому возил, вы знаете и сами!» Но никому из тех, кто это «знает», не приходит в голову, что парень совершает преступление. И вот получается, что на полсотню километров от каждого города нельзя встретить ни одного куста черемухи, даурской яблони, не искалеченного «любителями» цветов и ягод. Целые заросли исчезают постепенно без следа. Так, например, в окрестностях Иркутска на реке Ушаковке, в местности Косой Брод и по дороге к «Лагерям», старики помнят великолепные черемуховые заросли, от которых нынче ничего не осталось.

Одним из красивейших растений Восточной Сибири, бесспорно, является даурский рододендрон, или багульник. Рано весной его чудесными розовыми цветами окрашиваются большие площади тайги, придавая им особую прелесть. К сожалению, окрестности Иркутска представляют исключение: багульник выломали любители его цветов.

Ведь из года в год, еще задолго до того, как начнет распускаться этот кустарник, его букеты продаются на базаре для того, чтобы они зацветали в квартирах. И это продолжается до тех пор, пока держатся цветы. А какое количество их привозится и приносится из окрестностей населенных пунктов! И вот начинается исчезновение замечательного растения как вида.

Все мы любим цветы. Однако они куда красивее на корню, чем в вазе или в виде гирлянд на стенках. Но на украшение в совершенно неумеренных количествах истребляются не только цветы, а и ветви деревьев. Посмотрите, что делается весною на любом школьном вечере. Готовясь к нему, толпы учеников во главе с учителем отправляются в окрестности города или села и возвращаются нагруженные снопами цветов, ворохами зеленых ветвей и даже молодыми деревцами. А на утро после вечера уборщицы выметают эти поникшие растения. Может ли такая практика возбуждать в школьниках бережное отношение к природным красотам?

Новогодние елки — обычай красивый. Однако излишества в проведении этого зимнего праздника едва ли могут быть оправданы. Но с наступлением Нового года (а любители праздников не прочь отметить еще и «старый» Новый год), помимо организованного снабжения населенных пунктов елками, которое по правилам, впрочем не всегда выполняемым, должно осуществляться за счет рубок ухода, полезных для леса, елки текут в город отовсюду. На каждой автомашине, бегущей в город, на каждом возу, на ручных саночках навалены елки, а весной вдоль всех, дорог и тропинок километров на пятьдесят и более от города мы можем «любоваться» десятками тысяч свеженьких пеньков, которые встречаются иной раз даже среди специальных насаждений.

Есть люди, склонные отмахиваться от таких явлений, как от пустяков. Но это не пустяки, а серьезное и печальное дело. Природа не прощает такого отношения и теряет свою чарующую красоту.

Говоря об охране лесонасаждений, нельзя обойти молчанием судьбу растительности, которая украшает наши города и села. Пример города Иркутска показывает, как невнимательно и расточительно обращаемся мы с этими растениями.

Надо сказать, что наш город издавна славился своими садами и парками. Они украшали его необыкновенно, и об этом не раз упоминали старинные путешественники. Но как уничтожаются эти богатства!

Старожил Иркутска В. К. Жаров рассказывает, что совсем исчез прекрасный сосновый бор на реке Ушаковке, известный под именем Архиерейской дачи.

В устье той же речки на месте великолепного Интендантского сада построен завод имени Куйбышева, Хотя место это не имело никаких преимуществ для строительства, напротив, было всесторонне неудобным. На правом берегу Ангары исчезают остатки Сукачевского сада. По левобережью сходит на нет сосновый бор «Звездочка», и вырублена березовая роща. Несколько далее, на месте деревни Кузьмихи, где строится городок Ангаростроя, безо всякой нужды вырублена березовая роща, которую необходимо было сохранить для парка.

Владельцы садов обращаются с ними возмутительно. Так, например, ДОСААФ в центре принадлежащей ему рощи вырубил целую поляну, на которой устроил тир, словно для этого нужно было губить принадлежащие городу деревья.

Неблагополучно и в окрестностях Иркутска. Сильно уменьшились и поредели сосняки по речке Кае, вырублены березняки в Лисихе, вырублен лес по Синюшиной горе. Старожилы и знаток Иркутска В. И. Подгорбунский напомнил мне, что исчезла прекрасная роща у живописного Чертова озера, а она была замечательна, между прочим, тем, что только в ней сохранялись близ города изумительные по красоте цветы — кукушкины сапожки. В. В. Тимофеев указал мне, что в 18 километрах от Иркутска, то есть в ближайших по достижимости местах отдыха горожан, совхоз имени Дзержинского раскорчевал у деревни Худяково свыше 30 гектаров прекрасного соснового бора.

Резко, очень резко сократились места, пригодные для отдыха иркутян, и ни в коем случае нельзя допускать дальнейшего их сокращения.

Вырубка лесонасаждений в Иркутске и его окрестностях — дело, будем надеяться, прошлое. Но печальный опыт нашего города должен послужить отрицательным примером для молодых и рождающихся городов нашей области, в первую очередь Братска, который имеет такое блестящее будущее. Ведь уже идут оттуда слухи о том, что беспощадно рубят тайгу как на самой площадке великого строительства, так и в ее окрестностях, и нужны срочные меры, чтобы сохранить суровую красоту этих замечательных мест.

Впрочем, не только в окрестностях городов надо предотвратить уничтожение лесов. В противном случае может произойти нечто подобное тому, что имело место в Баргузинском заповеднике.

База этого заповедника раскинулась по второй террасе озера Байкал, на его северо-восточном берегу, в живописной бухте Давше. Она как бы прислонилась к величественной стене тайги, а от леденящих ветров зимнего Байкала уютные домики ограждались группами коренастых, раскидистых кедров необычайной красоты. В один из очередных приездов в заповедник я был ошеломлен безобразием открывшейся картины. Все эти чудесные кедры были срублены, и только корявые пни и кучи веток напоминали об их своеобразном величии. Более того, к северу от базы обширный участок девственной тайги был превращен в довольно варварскую лесосеку, уставленную поленницами дров, которыми стали великолепные деревья.

— Что же оказалось? Произошла смена директоров, и тот, кого снимали, К. А. Черных, приказал вырубить кедры, вырубить лес, как будто для того, чтобы оставить «достойную» память о своем правлении.

Мы помним рассказ Ивана Бунина о том, как разорившийся помещик, покидая проданное имение, приказал повесить по деревьям сада ненужных ему более борзых собак, чтобы досадить новому владельцу. Но его самодурство было лишь мелким кустарничеством в сравнении с тем, чем «отличился» К. А. Черных. И что печально, коллектив заповедника не нашел в себе мужества схватить за руку новоявленного Герострата и не допустить пагубного безобразия.

Вырубание и выжигание лесов, загромождение и порча водоемов неминуемо влекут за собой сокращение численности и прямое исчезновение всевозможных животных. Об этом много пишется в наших газетах и журналах, особенно за последнее время.

Как ни отрадно наблюдать повсеместное оживление интересов к вопросам охраны живой природы, приходится отметить, что всего этого вовсе не достаточно. Необходимо глубже вскрыть недочеты в этом деле и принять серьезные меры для успешного решения задач действенной охраны природы.

Главное внимание нужно обратить на рыболовство, поскольку оно является первенствующим в области использования животных богатств. При этом оговоримся заранее, что будем иметь в виду только районы малого, притом внутриконтинентального рыболовства. Тот большой морской лов, который осуществляется у берегов Сибири, главным образом в водах Тихого океана, представляет собою совершенно самостоятельную область хозяйства, в то время как вопросы речного и озерного рыболовства являются неотъемлемой частью использования и охраны всех других сухопутных и водных животных.