Поля почернели; только здесь, в тепляке оранжереи, прощальные лучи солнца зеленым светом зажигали молодую ботву картофельных кустов.
Длинными рядами вытянулись столы, уставленные вазонами так густо, что каждый стол похож был на заросшую грядку огорода. Трое ученых стояли в проходе между столиками. Юноша, черноглазый и быстрый в движениях, бережно подхватывал вазон, опрокидывал его листьями вниз и отрывистым толчком в донышко выбивал из горшка растение вместе с землей. Ученые с волнением вглядывались в хитрую сетку корешков, скреплявших землю, в белые клубеньки, выглянувшие на свет. Группа сотрудников Картофельного института теснилась в узком проходе, прислушиваясь к спору.
Имен этих старых ученых мы не будем называть: их не сохранит история. А вот имя комсомольца, который показывал ученым результаты своей работы, это имя нужно запомнить. Его звали Федей, Федей Солодовниковым.
Он знал, что сегодня предстоит эта встреча, и серьезно готовился к ней. Труды его противников были широко известны за границей. Они имели высокие ученые звания, это были люди большого образования, европейской культуры. А Федя Солодовников только недавно окончил университет в Средней Азии, в далеком Ходженте, и все, что имел он за душой, — это год работы под руководством крестьянского сына Трофима Денисовича Лысенко да вот эти пятнадцать вазонов, пятнадцать кустиков картофеля, выращенных его рукой. Но Федя был уверен в своей правоте; в кармане у него лежала записная книжка с выписками из работ его учителей — Дарвина, Мичурина, Лысенко, и без всякой робости, спокойно он начал беседу с учеными генетиками.
— Мы прививали на картофель помидор, баклажан, дурман; прививали культурные сорта картофеля на дикие, и наоборот. И все эти опыты полностью подтвердили предположения Трофима Денисовича. Путем прививки мы можем создавать вегетативные гибриды, отличающиеся и от привоя и от подвоя. А так как новые признаки, созданные таким образом, передаются по наследству, мы можем направлять вегетативную гибридизацию в нужную нам сторону и создавать новые сорта с необходимыми нам качествами.
— Позвольте, молодой человек! — остановил Солодовникова один из ученых. — В принципе мы не отрицаем возможности получения путем прививки вегетативных гибридов. Но я должен указать, что несомненные факты подобного рода ни мне, ни моим коллегам неизвестны, и этот способ возникновения истинно вегетативных гибридов пока надо считать недоказанным.
Смуглое лицо юноши вспыхнуло, он раскрыл свою записную книжку.
— Простите, мне неловко напоминать вам, что пишет по этому вопросу Дарвин в своей работе «Изменения животных и растений в домашнем состоянии». Но… — тут Солодовников виновато улыбнулся, — к сожалению, приходится. Вот: «Мы видели, что клубни картофеля, которые получаются, когда глазок одного сорта вставлен в клубень другого сорта, имеют промежуточную окраску, величину, форму и состояние поверхности; стебли, и листья, и даже некоторые особенности организации, например скороспелость, тоже бывают промежуточными…» А теперь перейдем к фактам…
Он рассказал о том, как на дикий «солянум демиссум» он привил культурный сорт «альму». Черенок «альмы» принялся, сросся с дикарем. Получилось «двухэтажное» растение: внизу — подвой, «демиссум», сверху — привой, «альма». Какие клубни образуются на этом растении? Солодовников уверен был, что клубни его будут отличаться и от клубней «демиссума» и от клубней «альмы». Но у него не хватало терпения дожидаться, пока «двухэтажное» растение завяжет клубни.
—Я рассудил так, — говорил Солодовников: — зачем мне ждать клубней, когда растение дало уже подземные побеги? По теории Трофима Денисовича, подземные добеги — столоны — должны нести в себе качества и привоя и подвоя. Я отделил эти побеги и высадил их, каждый в отдельный вазон. Едва заметно эти побеги уже тогда отличались друг от друга. И с каждым днем эти отличия становились виднее. Одни кусты были ближе к дикарю, другие — к культурному сорту. Вот они, эти пятнадцать растений.
Ученые генетики долго молча рассматривали вазон за вазоном. Растения резко отличались одно от другого. Это прижалось к земле, наершив жесткие мелкие листья,— совсем как «демиссум», привычный к холодным ветрам мексиканской Сьерры. Это выгнало высокие стебли с легкой, нежной листвой, каждая долька листа выгнулась лодочкой, как у привоя — «альмы», а на стеблях появился густой пушок, как у дикаря. Разные были и клубни: у одних круглые, белые, с горошинку, у других продолговатые, крупные, сине-фиолетовые: Солодовников терпеливо выбивал из вазонов кустик за кустиком и все объяснял, объяснял, как видоизменялись эти растения, как рождались на свет новые сорта, каких никогда не было в природе. Ему очень хотелось убедить своих противников в том, что маленькое это открытие прокладывает широкую дорогу перед советскими селекционерами. Ведь многие сорта картофеля не цветут в наших краях и не приносят ягод, поэтому скрещивание ограничено небольшим числом сортов и половая гибридизация имеет перед собой узкое поле. Вот клубни, а тем более подземные побеги — это другое дело. Подземные побеги есть у многих растений, которые не дают клубней, — хотя бы у малины. Вегетативная гибридизация — это… это…
Солодовников не нашел слов и только широко, во весь размах раскинул руки.
Но ученых генетиков нелегко было сдвинуть с места. Они упорно отказывались верить своим глазам, потому что теория Лысенко и ответвление ее — вот это маленькое открытие — вверх тормашками перевертывали всю их науку, кипы университетских курсов, толстые томы учебников и руководств. Весь свой опыт, все свои знания они напрягали, чтобы опровергнуть живые доказательства пятнадцати вазонов.
— А может быть, мы имеем здесь дело попросту с. механическим засорением? — протирая пенсий, сказал старый профессор.
— То есть как с механическим засорением?
Солодовников от удивления чуть не выронил вазон, который держал в руках.
— Очень просто. Скажем, вы взяли для ваших вазонов землю из парника, где когда-то выращивались гибриды, полученные от скрещивания культурного сорта с «демиссумом». В земле могли остаться клубеньки или столоны гибрида, — а тогда…
С раздражением старый профессор прищемил переносицу пружинкой пенсне и бросил косой взгляд на юношу.
— Вы хотите сказать, что это результат половой гибридизации, а не вегетативной? — вскинулся Солодовников. — Ну, нет! Почва для вазонов взята была свежая, с торфянистого участка, на котором в тридцать четвертом году росла капуста, а в тридцать пятом, шестом и седьмом — вика и овес.
Профессор в замешательстве нервно поправлял манжеты. Он никак не ожидал, что юноша мог предусмотреть эту деталь. На помощь профессору пришел его ассистент.
— Быть может, — заметил он, — случайно укоренились в земле надземные побеги привоя; ведь это бывает очень часто. В таком случае эти кусты могли развиться непосредственно из «альмы», и подвой тут ни при чем.
Солодовников побледнел. Стиснув зубы, чтобы не сорвалась какая-нибудь резкость, он молча выхватил из бокового кармана пачку фотографий и веером развернул их перед учеными.
— Вот, — сказал он, поборов волнение. — Я, конечно, неважный фотограф, но эти снимки я делал каждый день; тут можно проследить все развитие этих растений — от столона до цветения.
Вдруг он улыбнулся и кинулся к вазону, стоявшему, поодаль.
— Чуть не забыл! Вот вам еще одно вещественное доказательство! На всякий случай… на случай спора один из столонов я не стал отделять от подвоя, а просто вывел его на поверхности — можете убедиться. Вот это — мое «двухэтажное» растение, а это, связанное с ним подземным побегом, — новое, вегетативный гибрид. Он мне очень дорог, этот вазон. Но если вы настаиваете на том, что здесь что-то… не так, то я готов продемонстрировать вам подземный побег, соединяющий оба куста…
— Не надо,— глухо пробурчал профессор.
Спор на этом, однако, не кончился. Новые и новые сомнения высказывали ученые генетики, и все их доводы, уверенно разбивал юноша в сатиновой косоворотке, Федя Солодовников. Он уже перестал горячиться, и только чуть заметная складка усмешки легла у его губ. Так и не признав очевидных доказательств, ученые попрощались со всеми присутствующими, вежливо поблагодарили «своего юного коллегу» Федю и полной достоинства, мерной поступью направились к выходу из оранжереи. Бледный, уставший от напряжения, Федя улыбнулся товарищам:
— Ну? Видали? Хоть кол на голове теши!
Меня провожал к поезду создатель первого в мире фитофтороустойчивого сорта картофеля — Пушкарев.
— …Вы не думайте, это трагедия, — говорил он взволнованно. — Им очень трудно отказаться от старых, привычных взглядов. Дерево — и то пересаживают с места на место с корнями. А они… они ведь чувствуют, как трещат и рвутся все корни их знания. Почва уходит у них из-под ног…
Он шел, глядя куда-то в сторону, на небо, начинавшее уже розоветь в лучах заката. Голос его стал тише, только чуть громче мыслей, которые тревожили его в этот час.
— Счастье им, молодым, — проговорил он задумчиво. — Для них учение Трофима Денисовича о переделке природы растений стало частью мировоззрения. И открытия сами идут к ним в руки. Вот хоть бы Федя. Ему все легко. А возьмите меня. Умом я понимаю, какие огромные возможности открывает теория Лысенко перед нами, растениеводами. В частности — и по картофелю. Мы сможем создавать новые сорта для любого района; и старые, найденные за девяносто лет селекции, даже те, что, казалось, совсем изжили себя, опять пойдут в работу. Коллекции диких картофелей, собранных в Перу и в Чили, в Боливии, в Мексике, — все они оживут, мы победим и болезни, и засуху, и мороз. Умом я это все понимаю. Но одно дело — понимать, а другое — творить. Творить можно только тогда, когда новая наука станет кровью твоей, твоим мировоззрением.
Пушкарев замолчал, но видно было, что мысли, горячие, беспокойные мысли, не оставили его в покое. Он был высок ростом; лицо его, освещенное волнением и отблеском закатного неба, казалось совсем молодым.
— А вы не записывайтесь в старики, Иван Игнатьевич, — сказал я ему. — Помнится, вы говорили, Что в свете учения о переделке природы растений вам стало гораздо ясней, как бороться с вашим старым врагом — фитофторой.
Он посмотрел на меня, прищурился и вдруг весело, громко рассмеялся. Широкой шершавой ладонью он сгреб мою руку.
— Правда! Мы еще повоюем! — воскликнул он. — Наше дело такое — учиться, учиться и учиться. Ведь наша работа только начинается!
И до сих пор у меня звенят в ушах эти скромные слова советского ученого, победившего фитофтору.
О многом еще хотелось бы рассказать автору в этой книге. Жизнь на колхозных полях движется быстро. Каждая песчинка знания мгновенно обрастает слоем жемчуга, жемчужина знания катится по огромной стране, обрастая опытом миллионов и сметая на своем пути сухие стебли старой науки.
Шагая между рядами кустов-близнецов, Александр Георгиевич Лорх рассказывает о работе своих учеников, стахановцев картофельных полей. Ученый знает — он никогда не догонит их. Где-нибудь в Новосибирске колхозница Юткина соберет сказочный урожай в 1200 центнеров с гектара, и ученый останется далеко позади. Так будет всегда, потому что все знания свои он передает колхозам сегодня, тотчас же. Вот на листьях картофеля едва заметно побелели жилки. Значит, растению не хватает каких-то солей. Сейчас же ученый сообщит об этом в колхозы, чтобы немедленно было усилено питание картофеля нужными солями, чтобы в этом же году увеличился урожай. Знания ученого подхватят стахановцы во всех концах страны — и кто-нибудь из учеников непременно обгонит учителя. Но это не обескураживает ученого, он радуется победам своих учеников — он знает, что в их победах есть частица и его труда. Успехи учеников для него дороже собственных успехов.
Это — новое в жизни науки, но я не успел рассказать об этом. Я не успел рассказать, какие чудесные результаты дала летняя посадка картофеля на юге и, как обновленный летней посадкой, картофель ведет себя в средней полосе, год от года увеличивая урожай. Я не успел рассказать о том, как несметная армия опытников принялась за работы по вегетативной гибридизации, а уже за прививки одного сорта картофеля на другой принялись даже школьники, юные натуралисты. Горы тетрадок и дневников покрылись старательными записями наблюдений, и пионерка Тоня Козлова и пионер Глеб Державин получили для своих работ утолок на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке и сделали доклады о своих опытах на сессии Академии сельскохозяйственных наук. И сам Трофим Денисович Лысенко попросил, чтобы ребята дали ему несколько глазков от своих гибридных клубней.
Обо всем этом и о многом другом я не успел рассказать. Пока из печатной машины выйдет пахучий хрустящий лист книги, сегодняшний день станет вчерашним и много новых страниц прибавится к удивительной истории пашей кормилицы — паппы.