Факультет

Студентам

Посетителям

Повесть об удаче и труде

Эту повесть рассказывают двадцать миллионов гектаров полей, занятых на земном шаре посевами картофеля.

Ее рассказывают квадраты и полосы этих полей, то темнозеленые, то светлозеленые, то голубовато-зеленые, и каждый отдельный куст: этот — прямой, с высокими стеблями, и этот — развалистый. Стебли, гладкие и коленчатые, рассказывают эту повесть, и цветы — белые, краснофиолетовые, сине-фиолетовые, синие. Сорви цветок, рассмотри его. Как срослись лепестки венчика? Как окрашены пыльники: в оранжевый или в зелено-желтый цвет? Рассмотри чашелистики. Длинные они или короткие? И листья и клубни рассказывают эту повесть, повесть о том, как созданы были две или три тысячи сортов картофеля, которые растут на полях Европы и Северной Америки.

Первая глава этой повести говорит о Великом Голоде и страшном грибке — фитофторе. Герои этой главы — Вильям Патерсон и Чонси Гудрич.

Вильям Патерсон был шотландцем. В годы Великого Голода он объезжал Ирландию, выясняя причины заболевания картофеля. Он входил в лачуги крестьян, где живые лежали вперемежку с мертвыми и молили святого Патрика, чтобы он скорей послал им конец. При нем, по старинному обычаю, в праздник рождества крестьяне раскрывали ямы, в которые осенью сложены были крепкие, здоровые с виду клубни. Он видел, как гаснет надежда на изможденных лицах, как из рук выпадают клубни, покрытые бурыми пятнами, — и сюда, под землю, проникла болезнь. Вильям Патерсон был правительственным чиновником, и народ требовал от него помощи, совета. Что мог он сказать этим несчастным? Что нет никаких способов бороться с заразой? Что возбудитель этой болезни неизвестен? Что вся Европа и вся Северная Америка охвачены этим бедствием?

Быть может, во всей Европе не было человека, который лучше Патерсона знал бы жизнь картофельного растения. Но эта болезнь была для него загадкой. День за днем, месяц за месяцем бродил он по полям, присматриваясь к пораженным кустам. Бурые мокнущие пятна расползались по листьям, по стеблям. Чем больше влаги было в воздухе, тем быстрей перекидывалась болезнь с куста на куст. В сырую погоду на нижней стороне листьев эти пятна покрывались белесым налетом. Патерсон не знал еще, что это пушок грибницы, что это нити грибка фитофторы. Зато он знал твердо, что пятна с ботвы перейдут и на клубни; вдавленные твердые пятна покроют клубень, и постепенно вся его мякоть превратится в бурую несъедобную массу.

Ни один сорт картофеля не мог устоять против этого заболевания. Скинув сюртук и засучив рукава, Патерсон брался за лопату и показывал крестьянам, как выкапывать осушительные канавки, чтобы уменьшить количество влаги в картофельных ямах. Он показывал им, как опрыскивать кусты раствором извести и медного купороса. Но он и сам не верил, в эти средства: ложкой воды не затушишь пожар.

«Нужно вывести новый сорт картофеля, — говорил себе Патерсон, — такой сорт, который не будет подвержен этой ужасной мокрой гнили».

За плечами у Патерсона было почти двадцать лет работы. Он давно уже пришел к выводу, что картофель становится все слабее, потому что его из года в год размножают клубнями. Новый сорт нужно вывести из семян. Нужно скрестить растения различных сортов, собрать семена. И сеянцы, которые вырастут из этих семян, дадут начало новым поколениям. Это будут здоровые поколения, устойчивые против заболеваний.

Патерсон взял клубни лучших английских, ирландских, французских сортов, он добыл небольшое количество клубней из Южной Америки, из Чили, и высадил все сорта вперемежку. Всю работу по скрещиванию Патерсон предоставил выполнять природе. Он не вмешивался в опыление растений; он рассчитывал на счастливый случай: пыльца одного сорта попадет на рыльце цветка другого сорта, и завяжется ягода. Семена этой ягоды будут таить в себе новые качества, которых нет ни у одного из старых сортов. Некоторые кусты цвели у Патерсона на грядках, но только редкие из них приносили ягоды. Патерсон бережно собирал семена и выращивал из них сеянцы. Он работал, упорно и терпеливо и вывел много новых сортов: «белую скалу» и «принцессу Рима», «британскую королеву» и «зебру». Но лучшим из всех был сорт «виктория».

«Виктория» по-латыни значит «победа». И этот сорт действительно был победой Патерсона. Только первых пионеров науки природа дарит такой удачей.

Сорок шесть лет занимался Патерсон выведением гибридов картофеля, и только на тридцатом году работы он получил свою «викторию». Но эти тридцать лет ни на шаг не приблизили его к победе: «виктория» была скорее наградой за труд, чем результатом труда. Она не была даже гибридом. Это был сеянец «флюка», а «флюк» — он имел свою историю, счастливую и простую историю удачи.

Жил в Англии ткач, по имени Джон Тэрнер. Когда ручной ткацкий станок переставал кормить его, он зарабатывал себе пропитание работой на ферме. Однажды на картофельном поле своего хозяина он сорвал «яблочко» картофеля и посадил семена возле своей лачуги. Из них у него выросло двенадцать кустов картофеля. Джон Тэрнер не имел никакого представления о селекции, он даже не знал, какого сорта картофель рос на хозяйском поле. Но один из этих двенадцати кустов оказался на редкость урожайным. От этого куста пошел новый сорт, которому дали название «флюк».

Из клубня «флюка» на грядке у Патерсона вырос куст; он расцвел, и рыльца цветков не приняли пыльцы ни от других европейских сортов, ни от чилийских гостей. Как бы насмехаясь над всей тридцатилетней работой селекционера, «флюк» отказался скрещиваться с другими сортами. Он опылил сам себя и образовал ягоды. Из семян этих ягод выросли сеянцы, и один из них оказался «викторией». «Виктория» не была победой над фитофторой. Это был мучнистый картофель, очень урожайный, прекрасного вкуса. В чистом виде этот сорт не дошел до нас. Но потомство «виктории» увековечило имя Вильяма Патерсона.

Теперь нужно рассказать о другом герое — американце Чонси Гудриче. Он жил в Утике, в штате Нью-Йорк. И здесь, по другую сторону океана, он видел ту же эпидемию, с которой боролся Патерсон. Он тоже искал причину этого бедствия и пришел к тому же выводу: длительное размножение клубнями привело к ослаблению картофеля. Гудрич решил, что нужно старым сортам прилить свежую, здоровую кровь. Где взять эту кровь? На родине паппы, в Южной Америке.

Американский консул прислал Гудричу из Панамы клубни южноамериканских картофелей. Гудрич высадил их и с нетерпением стал дожидаться семян. Он шел своим путем, он не скрещивал разных сортов. Куст вырастал, опылял сам себя, завязывал ягоды. Гудрич выращивал из семян сеянцы, отбирал из них лучшие, размножал, опять отбирал лучшие растения, опять высевал семена. Сотнями, тысячами браковал он свои сеянцы, оставляя лишь самые здоровые, подающие большие надежды.

Среди клубней, присланных из Панамы, был один с грубой кожурой необычной окраски. Так как Гудрич полагал, что родина его — Чили, он дал ему имя «грубый красный чилиец». Этот «чилиец» зацвел в штате Нью-Йорк, как у себя дома, и принес ягоды. На следующий год из ягод выросли сеянцы. Лучший из сеянцев дал Гудричу свое потомство, а через несколько лет из этого потомства селекционер вывел новый сорт — «чилийский гранат».

Нет, «чилийский гранат» не был случайной находкой. Пятнадцать лет занимался селекцией Гудрич. За эти годы он вырастил около двенадцати тысяч сеянцев. Из них он сохранил, как родителей будущих сортов, только пятнадцать растений. И лучшим из этих пятнадцати лучших был «чилийский гранат». В нем была молодая здоровая кровь южноамериканской паппы, потомство его было урожайным и меньше страдало от заболеваний, чем старые, одряхлевшие сорта.

Ни Патерсон, ни Гудрич не знали, какой подарок они сделали человечеству. «Виктория» и «чилийский гранат» не победили фитофторы. По примеру Гудрича, немецкий селекционер Диц из какого-то неизвестного южноамериканского вида вывел молодой сорт — «дабер». И эти три сорта быстро завоевали картофельные поля всего мира.

Когда ученый описывает тот или другой сорт картофеля, он рисует для него родословное дерево, точно такое же дерево, каким гордится каждый английский лорд, каждая немецкая овчарка. Мелкие ветки сбегаются к толстым ветвям, ветви — к могучим сучьям, сучья — к стволу. И чаще всего основателем ствола служит «виктория», «чилийский гранат» или «дабер».

Родословные деревья — деревья поздней осени, на них нет листвы. Но если бы вдруг их сухие ветви покрылись листьями и ветер шевельнул их кроны, они зашумели бы, рассказывая удивительную повесть удачи и труда. Каждый год ставил перед селекционерами новые задачи: нужно было бороться с болезнями картофеля: с мокрой гнилью — фитофторой, и с сухой гнилью, и с порошистой паршой, и с морщинистой мозаикой. Новые районы требовали картофеля, стойкого к засухе, к морозам. Заводы требовали сортов с большим содержанием крахмала. И почти всегда в соревновании побеждали именно те сорта, которые вели свое происхождение от «виктории», «чилийского граната» или «дабера».

Как всегда на заре науки, когда ученым не хватает точного знания, этим первым селекционерам помогало счастье. Соотечественник Гудрича Альберт Брези вывел из семян «чилийского граната» новый, прекрасный сорт — «раннюю розу». Однажды юноша, почти мальчик, которого звали Лутером Бэрбэнком, осматривал на своем огороде кусты «ранней розы» и увидел на одном из побегов дозревающую ягоду, одну единственную ягоду. Он решил посмотреть, что получится, если высадить ее семена. Но ягода вдруг пропала: то ли ее сдул ветер, то ли сшибла собака. После тщательных поисков Лутер нашел свою ягоду на земле под кустом. В ней оказалось двадцать три семечка. Он посадил их бережно и следующей осенью вырыл двадцать три куста; два из них дали клубни невиданной величины и отличного качества. Это был новый замечательный сорт, чудесный подарок природы.

Юноша вырос и стал волшебником — ему послушны были деревья, кусты и травы. Словно играя, он создавал небывалые растения. Сорок лет этот волшебник упорно работал над картофелем. Но так и не создал ничего лучше, чем этот «сеянец Барбэнка», который он случайно нашел у себя под ногами.

Удача улыбнулась не только этому юноше. Чонси Гудрич дал в руки селекционеров замечательный материал. И каждый год появлялись новые сорта, потомки «чилийского граната». От одной только «ранней розы» ведут свое происхождение двести семнадцать американских сортов картофеля. А рядом с «ранней розой» выбрасывали свои побеги другие ветви «чилийского граната» — «ранний Вермонт», «несравненный», «красавица Геброна»…

В Старом Свете так же победоносно шествовали по полям потомки патерсоновской «виктории» и «дабера». Сказка о двух картофелинах, которые в XVI веке были привезены из Южной Америки в Европу, кончилась. Те сорта, с которыми имели дело Шарль Долеклюз, и Джон Джерард, и Пармантье, происходили от нескольких семей картофеля. Эти сорта были связаны слишком близким родством, они ослабели, и никакие скрещивания не могли улучшить их качеств. Потомки «виктории» и «дабера» быстро прогнали их с полей Европы.

В эту пору благодарен был труд селекционера. Вильгельм Рихтер скрестил американскую «раннюю розу» с европейской «викторией» и получил замечательные сорта — «император», «юбель», «эдельштейн», «снежную розу». «Император» содержал вдвое больше крахмала, чем прежние сорта картофеля. Ни в Европе, ни в Америке никто не хотел больше иметь дело со старыми сортами. Испанцы, завоеватели Перу, искали сказочную страну золота, Эльдорадо. Теперь появился сорт «эльдорадо», — за один клубень его платили больше, чем за слиток золота такого же веса.

С каждым годом новых сортов становилось больше и больше. А удача — нечаянный подарок природы — все реже и реже выпадала на долю ученых. Не только Джон Тэрнер, неграмотный ткач, казался теперь им счастливчиком. Даже Гудрич, который из двенадцати тысяч сеянцев сохранил полтора десятка, этот упорный, терпеливейший труженик казался им баловнем природы. Потому что теперь уже только один сеянец из десяти тысяч годился в начинатели нового сорта, и то не всегда. Свои двенадцать тысяч сеянцев Гудрич вырастил за пятнадцать лет. Теперь ежегодно каждая крупная селекционная станция выращивала по пятьдесят, по сто тысяч. И никого не удивляло, что Лутер Бэрбэнк, который шутя выращивал на картофельных кустах помидоры, теперь, после сорока лет упорной работы, не мог побить свой же рекорд, поставленный в годы отрочества. Удача покинула селекционеров, и даже труд перестал приносить плоды.

Все это объяснялось очень просто.

Среди сотен сортов картофеля, которые выращивает Европа и Америка, только очень немногие приносят ягоды. Одни сорта сбрасывают бутоны, едва они появятся; другие — когда цветок готов уже распуститься. У этик в пыльниках вовсе нет пыльцы, у тех есть пыльца, непригодная для оплодотворения. С такими бесплодными сортами нечего делать селекционеру. Ему нужны семена. Но таких сортов, которые могут приносить семена, только несколько десятков.

Вот почему в течение полустолетия селекционеры возвращались все к одним и тем же сортам. Они произвели между ними огромное число скрещиваний и использовали все возможные комбинации.

Селекционеров ждала и другая беда: слишком много родственников появилось на картофельных полях. Растения, происходящие от одних предков, дают плохое потомство. Ты хочешь вывести ранний, устойчивый против болезней сорт. Ты скрещиваешь два сорта: один — скороспелый, неустойчивый против болезней, потомок «ранней розы», другой — позднеспелый, зато устойчивый против болезней сорт, ведущий свое происхождение от «дабера». Но если в крови этого потомка «дабера» есть кровь «ранней розы», ты можешь получить потомство и позднеспелое и неустойчивое против болезней.

Давным-давно перестали селекционеры надеяться на удачу. Им и в голову не пришло бы предоставить опыление природе, как это делал когда-то Вильям Патерсон. Каждую крупинку пыльцы они бережно переносили на фыльце материнского растения. С помощью совершеннейших микроскопов они изучили строение клеток, соединяющихся, чтобы дать семя, из которого вырастет гибрид. Они заставили цвести сорта, которые никогда не цвели. Но теперь Ше помогал и труд: все реже и реже могли ученые похвалиться созданием нового сорта. На родине Гудрича, где полстолетия назад каждые десять лет появлялось пятьдесят, шестьдесят, семьдесят новых сортов, кончилось время побед. За последнее двадцатилетие Департамент земледелия Соединенных штатов дал один только сорт, и тот не вполне надежный. Для того чтобы вывести этот сорт, пришлось вырастить больше двухсот тысяч сеянцев. Труд стал бессмысленным, потому что наука шла по старым путям, а эти пути привели к тупику.

С глубокой тревогой смотрели селекционеры на свои поля. Страшный грибок фитофторы по-прежнему поражал посевы. Появлялись новые враги, с которыми нужно было бороться. «Картофельный рак» переползал через границы государств, минуя карантинные заставы; он превращал клубни в уродливые, бесформенные комья гнили. В мировую империалистическую войну американские войска завезли во Францию маленького колорадского жука; жучок начисто съедал ботву на огромных пространствах. Он распространился по всей Франции, продвинулся в Бельгию, в Германию. Ученые произвели точный подсчет: он ползет неумолимо, со скоростью от пятидесяти до двухсот пятидесяти километров в год, и каждая пара за год дает потомство в тридцать два миллиона врагов.

Это были новые бедствия, которых не знали Гудрич и Патерсон. Полстолетия — короткий отрезок истории, но даже за эти полстолетия многое переменилось в природе. И: для того чтобы труд был по-прежнему победоносен, наука должна была ответить на новое новым.

За эти полстолетия изменилась и техника. Инженеры построили комбайны для уборки картофеля. Эти комбайны потребовали новых сортов, таких, у которых клубни растут ровными, правильными гнездами. Химики нашли способ добывать из картофеля каучук, и тысячи грузовиков побежали по дорогам на картофельных шинах. Для каучука нужен спирт, для спирта — крахмал. Больше крахмала должен давать картофель! Но картофель содержит не только крахмал, он содержит белок. Значит, нужно создать такие сорта, которые содержали бы больше белка!

С тревогой и грустью слушали ученые повесть картофельных полей. Восемьдесят лет они жили наследством, полученным от Чонси Гудрича и Вильяма Патерсона. Теперь это богатство иссякло. Наука должна была искать новых путей, чтобы спасти для человечества золотую паппу: древних инков.