Следуя учению Лысенко об отсутствии внутривидовой борьбы, некоторые теоретики считают сокращение численности ондатры результатом близкородственного скрещивания, поскольку, также по мнению Лысенко, инбридинг вызывает катастрофические последствия для живых существ.
Хотя в среде ондатр никто не наблюдал инбридинга, да едва ли он может и быть, «борьбу с этим злом» стали усердно проводить повсюду, ассигнуя крупные средства на переброску ондатры из одного водоема в другой; так, например, в 1952 году по Северо-Байкальскому аймаку БМАССР на бесплодную перевозку ондатры с места на место было ассигновано денег в четыре с половиной раза больше, чем на работу с соболем вообще. Эта теория принесла «пользу» только в одном отношении: всякое невыполнение плана заготовок стали объяснять вмешательством инбридинга, который оказался отличной ширмой для нерадивых работников.
Причины, разумеется, были совершенно в другом. В тех случаях, когда ондатру отлавливали и отлавливают в организованном порядке и в достаточном количестве по всем водоемам, не возникает и «проблемы инбридинга», то есть чрезмерного размножения и последующего вымирания соболей. Там, где отлова нет, налицо сокращение поголовья ондатры. Именно ондатровые хозяйства в средней полосе Сибири дают в общем очень небольшой выход ондатры, порядка 2—3 штук с гектара ондатропригодной площади. Исключение составляет только Байкало-Кударинсйий ГОХ в дельте Селенги, который давал все время с гектара не менее 24 штук в среднем. Поскольку эти места никаких особенных преимуществ по своей природе не имеют, единственным объяснением является правильное построение хозяйства, прочное закрепление за охотниками угодий и равномерный их облов.
Разумеется, чем южнее водоемы, тем пышнее растительность, тем больше может там разводиться ондатры. Так, например, Балхашское ондатровое хозяйство в 1955 году заготовило 1133 тысячи шкурок этого грызуна, выполнив план заготовок на 129%, Аму-Дарьинское хозяйство дало в том же году 754,5 тысячи шкурок ондатры, выполнив годовой план на 159% — величины, несравнимые с хозяйствами севера. Но если ондатра будет предоставлена сама себе и на юге, то ее исчезновение там обязательно наступит.
Следовательно, разумное и настойчивое вмешательство человека есть обязательное условие должного благополучия ондатрового поголовья.
Было бы неверно думать, что массовое размножение животных влечет усиление только внутривидовой борьбы. Разумеется, и межвидовая борьба при этом во многих случаях усиливается. Так, например, ондатра, выедая растительность водоема, создает чрезвычайно тяжелые условия для существования лося. Как известно, этот зверь в летние месяцы питается корневищами водных многолетников, которые имеют для него не только пищевое, но и оздоровительное значение. Мы в свое время отмечали, что в бассейне реки Оби ондатра уничтожает в большом количестве моллюска беззубку. Это имеет место и в других бассейнах. Так, по сообщению Т. Н. Гагиной, в ряде водоемов Приангарья этот моллюск находится под угрозой исчезновения.
Точно так же следствием массового размножения зайцев в Якутии является сплошное выедание ими зарослей в долинах речек, а возможно и на водораздельных болотах; поэтому, например, возникают те массовые передвижения белых куропаток, в результате которых их стаи заходят гораздо южнее пределов обычного обитания.
То же самое наблюдается во взаимоотношениях соболя и белки. Как указала в своей работе об охотничьем хозяйстве Северо-Байкальского аймака Т. Н. Гагина, для белки этот хищник начинает представлять существенную опасность лишь при достижении им предельной плотности обитания. В этих условиях соболь выходит за пределы обычно заселяемых им лесных станций и становится даже врагом ондатры. При разреженной плотности соболь в густых лесонасаждениях не оказывает на поголовье белки особо отрицательного влияния, так как белка ему достается трудно, а других кормов обычно ему достаточно.
По-иному обстоит дело, когда соболем заселяются лесонасаждения разреженные. Примером этого могут служить редкостойные лиственничники бассейна реки Колымы в среднем ее течении. Соболя туда вселили и запретили охоту на него на 10 лет. Хищник быстро размножается и уже сейчас истребляет белку так сильно, что местные охотники склонны ожидать полного ее исчезновения. Явление это вполне понятно. Соболь ловит белку преимущественно на земле. Догонять ее «верхом», то есть прыгая с дерева на дерево, он не может. Если лес редок, да еще состоит из лиственниц, которые мало пригодны для укрытия, белке невозможно спасаться от этого хищника.
Приведенный пример ясно показывает, что даже такое перспективное начинание, как выпуск соболя, должно продумываться с учетом всех местных особенностей. Совершенно неправильно призывать к выпуску соболя во все леса Сибири, как это делает Мантейфель, так как для всякого зверя благоприятны только определенные условия. Равным образом ошибочным является запрет добычи выпускаемого зверя на длительный срок, в данном случае соболя. На Колыме надо открывать добычу этого хищника немедленно.
Кстати сказать, если соболь в той или иной местности сильно вредит белке, то нужно подумать о целесообразности сохранения в данных условиях соболя вообще. Ведь, истребляя белку, соболь наносит хозяйству определенный ущерб, так что в конце концов превратится из полезного зверя во вредителя.
Характерным примером возникновения такого рода отрицательных взаимоотношений в природе является в Сибири американская норка. Этот интересный и ценный хищник требует для своего благополучия строго определенных условий: сравнительно мягкого климата, короткого периода ледостава, обилия рыбы, водных беспозвоночных, амфибий и рептилий. В большей части Сибири этих условий нет, а норку с огромной настойчивостью продолжают расселять, несмотря на то что в литературе уже появился ряд работ, которые говорят о неблагополучии результатов выпуска.
В бассейне реки Оби американская норка выпущена задолго до войны, но не имеет производственного значения из-за суровости климата и наличия «замора» водоемов, который лишает ее возможности добывать зимой рыбу. В Иркутской области после полутора десятков лет обитания американская норка остается редким зверем, шкурки которого не поступают в заготовки. Причина этого в крайне малой продуктивности восточносибирских каменистых рек.
Были сигналы о неблагополучии с выпуском и из других мест. Однако основное не это. Американская норка — сильный и свирепый хищник. Она враг всего живущего в водоеме. Сибирские рыбы не обладают никакими навыками для спасения от своего нового врага и гибнут во множестве. Покойный Г. С. Власенко сообщил мне о результатах длительных наблюдений над американской норкой в Горно-Алтайской автономной области. Проверяя жалобы рыбаков на оскудение речек рыбой, он признал их правильными и установил, что норка убивает рыбы гораздо больше, чем может съесть, и опустошает водоемы. Такие же сведения имеются из Восточной Сибири, где суровость условий обитания рыбы гораздо больше. Не находя достаточной пищи в кругу своих обычных жертв, американская норка переходит на ловлю наземных грызунов. Сама она ими прокормиться не может, но становится конкурентом соболя.
Главным же является то, что она жестоко преследует ондатру. Если норка съест только семь ондатр, она уже обесценит собственную шкурку, а так как она уничтожает этих грызунов десятками, то становится злейшим вредителем ондатроводства. Это совершенно недопустимо, и американскую норку можно выпускать только там, где ей достаточно пищи, но в Сибири вообще, а особенно в Восточной, ее надо уничтожать почти всюду, а наши теоретики настаивают на заселении этим хищником… Якутии! (Мантейфель, цитированная статья о фауне Якутии.)
Надо сказать, что несомненный и большой успех с акклиматизацией ондатры вскружил горячие головы «биотехников». Акклиматизация стала основной работой в области охотхозяйства на несколько десятилетий. И чего только не делали в Сибири! Повсюду, даже близ Иркутска, выпускали енотовидных собак, хотя они быстро погибали. В Енисейском крае выпускали клеточных черно-серебристых лисиц в тайгу для подкраски местных черных. Проектировали завоз морских командорских голубых песцов в тундры Якутии, акклиматизировали тропическую нутрию и т. д. и т. п. К сожалению, до самого последнего времени в литературе не только не критикуются все эти крайне убыточные мероприятия, но даже восхваляются без чувства меры и связи с действительностью.
Известно, что в Сибири нутрия оказалась непригодной для акклиматизации. Даже в наиболее мягкой по климату Западной Сибири она убыточна и при полувольном содержании. А вот Н. Авдеев поместил в журнале «Природа» установочную статью «Охота и звероводство», в которой заявляет: «Нутрия — зверек, завезенный к нам из Южной Америки, не переносивший ранее морозов, — теперь прекрасно себя чувствует в Омской, Иркутской и других сибирских областях Советского Союза». Кстати сказать, в Иркутской области нутрии вообще никогда не было.
Известно, что в Сибири ондатра вынуждена приспосабливаться к очень суровым условиям и что ее расселение к северу ограничивается трудностями зимовки. А профессор Мантейфель публикует статью, в которой говорит о том, что зимой в хатке ондатры температура достигает 20° Цельсия!
Не продолжая перечня необычайных курьезов, нужно отметить, что хлопоты с акклиматизацией в нашей стране, к которой, собственно, и сводилась «перестройка природы», принесли в общем больше вреда, чем пользы, и только ондатра искупает своими шкурками принесенные биотехниками убытки. Разумеется, в дальнейшем не надо исключать опытов по акклиматизации совсем, надо продолжать работы по реакклиматизации, как гораздо более надежному помещению капитала, но из этой области надо решительно изгнать прожектерство, нелепые выдумки и поставить дело на твердый хозяйственный расчет. Этого в первую очередь требуют интересы охраны природы нашей страны.
Прежде всего, надо рассмотреть, что такое «перестройка природы». Общеизвестно, что перестройке подлежит то, что плохо и что можно улучшить. При этом перестройка ведется для того, чтобы она принесла выгоду, и никогда не делается себе в убыток.
Природа советской страны прекрасна и богата. Она производительна в высшей степени и без всякой перестройки и при условии рационального использования может дать огромные ценности. Следовательно, в принципе нет никакой необходимости требовать перестройки нашей природы вообще. Если же ставить вопрос о перестройке дикой природы, то только в том случае, когда результаты ее будут ощутимы. Для этого надо охватить ею миллионы квадратных километров. А сейчас даже то, что есть, не осваивается более чем на половину.
Кроме того, значительная перестройка дикой природы стоит больших денег. В условиях Прибайкалья раскорчевка гектара тайги обходится в 10—19 тысяч рублей. Если эту площадь распахать, то при известных условиях расходы на ее освоение окупятся. Если же рассчитывать на охотхозяйственное ее использование, то вложение средств в перестройку будет безнадежно: они будут исчисляться тысячами или хотя бы сотнями рублей на гектар, а доходность этого гектара в охотничьем хозяйстве определяется копейками и редко превышает несколько десятков копеек. Следовательно, все рассуждения о такой перестройке остаются областью фантазии.
Как известно, в 1936 году В. В. Подаревский предложил термин «биотехнические мероприятия воспроизводственного порядка», подразумевая под этим различные искусственные сооружения, имеющие целью удобство и безопасность охотничьих животных. Этого рода работы были впервые подробно описаны Г. Г. Доппельмаиром, изучавшим опыт Германии еще в 1914 году.
Такое чисто подсобное понятие было терпимо, хотя самый термин «биотехника» совершенно неправомочен. Ведь «биос» означает жизнь вообще, а «биотехника» имеет в виду только крошечную группу охотничьих животных. Однако в дальнейшем любители преувеличений объявили, что существует особая «биотехническая наука». В ее ведение, как видно из соответствующей статьи Большой Советской Энциклопедии, входит действительно все, что касается животных, включая разведение, одомашниваниё, селекцию и даже… борьбу с вредителями! Таким образом, это некая сверхнаука, которая подменяет целый ряд существенных дисциплин и даже областей знания.
О том, как эта наука претворяется в жизнь, данных очень мало, и нет пока что никакого сводного труда на эту тему. Поэтому приходится судить по фрагментам. Наиболее известна многолетняя работа кафедры биотехники бывшего Московского пушно-мехового института по удобрению ельников. Суть этого труда заключалась в том, чтобы доказать необходимость увеличения плодоношения елей. Шишек должно было стать больше, следовательно, количество кормов увеличилось бы, а значит, больше стало бы от этого белки. О том, сколько наросло шишек от этих удобрений, данных не опубликовано. Однако, если предположить, что их стало в десять раз больше, то успех работы надо бы признать великолепным. В этом случае можно допустить, что и белок стало вдесятеро больше, то есть предположить блестящий эффект исследования.
Но смысл всей работы определяется ее производственной значимостью, о чем говорят экономические показатели. Именно для того, чтобы удовлетворительно удобрить гектар ельников, надо вывезти туда не менее двух тысяч возов навоза. Оценив их минимум в 3 рубля, получим расход только на это (не считая оплаты ученых) в 6 тысяч рублей в год. Если белок станет вдесятеро больше, то есть вместо двух добудем на гектаре 20 штук, доход от этого составит 200 рублей. Очевидно, что никакой хозяин не решится на такие капиталовложения, тем более, что у нас просто не осваивается более половины всех беличьих угодий в стране.
В литературе наиболее полной работой по биотехнике является упоминавшаяся статья Мантейфеля «Биотехнические мероприятия в охотничьем хозяйстве», рассчитанная на промысловиков, то есть представляющая собою производственную рекомендацию. В ней наиболее характерны руководящие указания по устройству солонцов; профессор Мантейфель выправляет исконные формы этого дела. Не надо более засаливать участки почвы. Соль надо превращать в кирпичи и вдалбливать эти кирпичи в стволы деревьев. А для того, чтобы звери легко могли обнаружить это устройство, надо раскладывать по радиусам, от соляных кирпичей на 150 метров стволы соленых же осин. Схема не лишена остроумия, но если учесть, что при этом для устройства одного солонца нужно каждый год закладывать только при 5 радиусах по 750 погонных метров соленых осиновых жердей, приходится сомневаться в разумности таких построений.
Ненамного лучше совет по устройству «галечников» для диких куриных, которым, как известно, требуются камешки. Полагая, что эти птицы в тайге не умеют находить камешки, проф. Мантейфель рекомендует вскапывать берега речек, «пропускать там гальку через частое (2—3 мм) сито», уснащать ее солью, известью и толченой костью, да еще предохранять от снежных заносов. По мнению автора, устраивать это необходимо, «особенно если стации представляют собой громадные пространства заболоченных земель».
Полный отрыв от действительности этих советов ясен для каждого, кто знает, что пернатую дичь мы вообще не используем, и в этих заболоченных громадных пространствах на сотни и сотни километров не бывает ноги охотника. Полное незнание автором биологии этих птиц очевидно из одного его предположения, что птицы в тайге сами не могут найти, себе камешков!
Не продолжая подобных примеров биотехнических рекомендаций, можно заключить, что вся эта «наука» не заслуживает серьезного внимания и в деле охраны природы столь же бесполезна, как и во всех других отношениях.
Гораздо важнее рассмотреть мероприятия по непосредственной охране природы, которые осуществляются или могут осуществляться помимо обязательных работ по охране лесов. Строго говоря, все они относятся к животному миру.
Прежде всего, надо остановиться на временных запретах добывания животных в местах, которые носят название «заказников».
Как указывал Д. К. Соловьев, «заказником» называется определенная площадь, объявленная неприкосновенной на время, со всеми или частью относящихся к ней организмов и предметов. В первом случае заказнию будет полным, во втором — частичным. Он считал заказники чрезвычайно важными для развития охоты, и" это мнение утвердилось. Энтузиаст заказников Ю. А. Кудрявцев писал, что «в охотничьем промысле «охотничий» заказник является основным переходным этапом в системе мероприятий по рационализации его охотсистемой в правильное охотхозяйство».
Такие взгляды на роль заказников высказывались едва ли не во всех работах, посвящавшихся общим вопросам охоты. Только Перелешин выступил в свое время с критикой этого мнения и недавно повторил некоторые из своих доводов.
Смысл заказников сводится в общем к следующему. Та или иная часть охотничьих угодий на несколько лет (не более 10) закрывается для охоты. Звери и птицы за это время размножаются и отчасти даже выходят в соседние угодья. Затем охота разрешается, а под заказ выделяется другая, равновеликая часть территории. И так до тех пор, пока вся площадь не побывает под заказом и он не вернется к первому участку.
В действительности получалось не так. Прежде всего идея заказников не учитывает- биологических закономерностей. В заказнике полностью сохраняет силу то, что сказано выше о массовом размножении. Большинство животных вовсе не склонно кочевать, и обогащение соседних угодий происходит минимально. После открытия заказника охотники быстро истребляют все, что успело там накопиться. Так было, например, в Чикойском заказнике Иркутской области: благодаря его большим размерам, в нем сохранились соболи, но когда он был открыт, соболей уничтожили полностью. Но основное — это стоимость охраны. Неохраняемый заказник — фикция, а охраняемый стоит настолько дорого, что не выдерживает собственной убыточности.
Все это и привело к тому, что заказники не выдержали пробы жизнью. Вначале, когда происходила увлечение заказниками, количество их было велико. В Сибири на 1 октября 1926 года в стране было 500 заказников, на 1 октября 1927 года — 611, на 1 октября 1928 года— 1500 заказников с общей площадью в 10 миллионов гектаров (Ю. А. Кудрявцев, цитированная работа). По плану 1929 года только в Сибкрае их должно было быть 200 с площадью в 6 миллионов гектаров. Но все они исчезли бесследно, так как стоили чрезмерно дорого, а положительных результатов не было. К сожалению, до сего дня авторы механически повторяют устарелые данные о заказниках, дезориентируя работников охотничьего дела.
За последние годы по всей стране возникли так называемые егерские участки и установлены более или менее значительные штаты «охотничьих егерей», подчиненных охотничьей инспекции.
Егери набираются из лиц с образованием не ниже семилетки. Они получают оклад в 500 рублей, квартиру с приусадебным участком и транспорт. Егерь обязуется охранять порученный ему участок, отвечая за то, что охота на нем будет вестись по всем правилам. В задачи егеря входит и научно-исследовательская работа по преподанной программе.
К сожалению, сибирская действительность вовсе не оправдывает надежд, возлагаемых на егерей в смысле охраны охотничьих животных. Прежде всего, этому препятствует размер Сибирских охотничьих угодий. Например, Иркутская область имеет площадь в 782000 кв. км, представляющих почти сплошь охотничьи угодья. Егерей для Иркутской области положено иметь 31 человека. На каждого егеря приходится 19 550 кв. км охраняемой площади, которые он не в состоянии обслужить.
Опыт охраны охотничьих угодий в Западной Европе показывает, что один охранник может надежно обслужить до 5000 гектаров, иначе говоря, для Иркутской области потребовалось бы при таком расчете 15640 егерей, то есть почти вдвое больше, чем имеется в области охотников-производственников.
Если наделить егерей предельно возможными размерами участков — площадью в 30 тысяч гектаров, то и в этом случае результаты охраны будут в шесть раз хуже тех, которые можно требовать от человека, обслуживающего участок с нормальной площадью. Однако и при таких наделах все егери вместе охватят площадь в 9300 кв. км, то есть меньше 1 % территории области. Иначе говоря, такая система охраны не может иметь решительно никакого значения.
Однако это далеко не все, что нужно сказать об егерской охране.
Предполагается, что под охрану будут взяты «лучшие» участки охотугодий. Но, во-первых, у нас нет объективного критерия для определения качества участков, и все зависит от субъективной оценки того, кто производит выбор. Во-вторых, совершенно неясно, почему надо охранять именно лучшие участки. Ведь худшие-то стали такими именно потому, что их не охраняли. Быть может, их-то и надо охранять, чтобы они превратились в лучшие? В-третьих, совершенно неясен юридический статус такой охраны. Егерские участки для охоты не закрыты, они не являются частью организованных охотничьих хозяйств, а, следовательно, согласно законам об охоте, могут посещаться в открытое для охоты время всеми охотниками. Предоставление егерям права допуска тех или иных охотников на «свои» участки совершенно незакономерно и необоснованно. Бесспорно, что желающих пойти на участки, официально признанные лучшими, будет более чем достаточно и в самые законные сроки все живое там будет истреблено.
Расчет на то, что егеря принесут пользу науке, совершенно эфемерен. Люди с таким образованием могут быть в науке только кустарями-одиночками; для этого дела нужны охотоведы или зоологи.
Пользы государству от егерей в смысле увеличения заготовок быть не может. Прежде всего, охраняемая ими площадь столь ничтожна, что прибавка добычи от ее охраны окажется совершенно незаметной, и, кроме того, ее получат те охотники, которые будут добывать зверя.
В конечном счете можно со всей ответственностью сказать, что создание егерской службы в Сибири есть ничем не оправданный, довольно крупный расход государственных средств, теоретически абсурдный и практически совершенно бесцельный. Если такие егеря и принесут пользу, она окажется настолько ничтожной, что о ней не стоит и говорить, тем более, что наша страна имеет несравненно более мощную систему охраны природы — лесное ведомство.
Государство тратит колоссальные средства на содержание лесной охраны. Огромнейший штат лесников, лесничих и прочих сотрудников занят охраной леса, и в уставе этой организации имеется совершенно определенный раздел, обязывающий работников ведомства охранять не только деревья, но и все живущее в лесу. Но никто из них этого не выполняет. Напротив, имеется целый ряд убедительных данных о том, что не только работники лесного ведомства, но даже государственного надзора сплошь и рядом нарушают законы об охоте. Так, в 1954 году помощник прокурора Иркутской области тов. Никонов и уполномоченный милиции по Куйтунскому району тов. Хижняк были уличены в серьезном браконьерстве. Заядлым браконьером оказался уполномоченный МВД по Иволгинскому району БМАССР.
Бывает даже, что уличенных браконьеров берут под защиту представители местной власти. Так, например, осенью 1954 года был привлечен за грубое нарушение законов об охоте представитель колхоза Киренского района Иркутской области тов. Хропач. Руководящие работники района взяли нарушителя под охрану и, когда это не имело успеха, выдали задним числом лицензии на незаконно добытых им животных. На этом основании районный суд отказал в иске охотинспекции, и только через областной суд советскую законность удалось соблюсти.
Из лесников-браконьеров всему Кяхтинскому району был известен лесник Новодесятниковской лесной дачи тов. Баннов, истреблявший четвероногую дичь без всяких ограничений до конца 1955 года. Лесники кордона Шингнанда на северном Байкале тт. Черных и Малыгин охотятся круглый год, словно для них не существует никаких законов вообще, и водят с собой по лесу до семи лаек, которые истребляют все живое… Подобные примеры можно найти в делах любой инспекции, среди воспоминаний любого охотника, так как встречаются они везде.
Однако это отдельные случаи, а не вина системы. Как бы ни были печальны исключения, общая масса советских лесных и административных работников добросовестно относится к своему делу. Беда только в том, что руководящие круги объединяющих их учреждений не обратили внимания на обязательность участия в охране природы. Вместо того чтобы создавать бесполезную по своей сути систему егерей, было бы гораздо дешевле и бесконечно эффективнее разработать мероприятия по обязательному привлечению к охране природы всей системы лесной охраны, а также работников Министерства внутренних дел, которые до сих пор смотрят на эту сторону своих насущных обязанностей сквозь пальцы.
В прямой зависимости от действенности активной охраны, притом не на каких-то произвольно выбранных участках, что лишено всякого смысла, а повсеместно, находится реальность тех запретов, которые в настоящее время узаконены в нашей стране.
Мы знаем, что существуют правила охоты, несколько изменяющиеся в зависимости от условий той или иной области. Есть виды животных, запрещенные к убою по всей стране или только частично. Имеется, наконец, лицензионная система, то есть порядок выдачи именных, разовых, письменных разрешений на добычу каждого экземпляра особо ценных видов. И все эти вполне правильные, бесспорно необходимые законоположения остаются на бумаге, если нет людей, могущих проверить их выполнение.
В течение очень многих лет я с научными целями производил отстрел животных в закрытое для охоты время. Я всегда имел при себе специальное разрешение. Однако никогда ни в городах, ни в селах, ни в их окрестностях, не говоря уже о тайге и тундре, никто не проверял у меня его наличия.
Никто не проверяет и сейчас прав граждан, осуществляющих охоту во всякое время года. Каждый знает, что не только далеко от населенных пунктов, но и вблизи больших городов можно услышать выстрелы в любом сезоне года. Бесчисленные сотрудники множества экспедиций и просто командированные служащие отправляются в природу тяжело вооруженные дробовым и нарезным оружием, равно зимою и летом, и никто не проверяет их права пользоваться этим оружием в закрытое для охоты время.
Да и как будет осуществляться такая проверка, если законы об охоте с легкостью нарушают те, кто должен следить за их соблюдением?
Например, недавно я был очень сконфужен охотниками-колхозниками села Кармагай Иркутского района. Когда по их просьбе я рассказал им о законах об охоте, они попросили объяснить, почему в их деревне в 1956 году задолго до открытия охоты на коз была организована большая облава, во время которой убили трех козлов. Оказалось, что с разрешения охотничьей инспекции этой охотой «угощали» корреспондентов западноевропейских газет.
Нет нужды доказывать, что такие факты глубоко дискредитируют советские законы об охоте не только в глазах наших охотников, но и перед иностранными гостями.
Если же не существует подлинной проверки того, как осуществляются законы об охоте, это важное дело превращается в систему беззаконий. Например, каждый начальник охотинспекции имеет в своем распоряжении массу лицензий, которые распределяет совершенно произвольно. Это чрезвычайно скользкая почва для каждого из неустойчивых работников, ибо возможности правонарушений громадны. Отсюда масса жалоб, недовольство на местах.
При помощи студентов-охотоведов, разъезжающихся на практику в самые различные районы Сибири и Дальнего Востока, мы собрали огромный материал о том, как на местах осуществляется выдача лицензий на соболей. Не приводя множества имеющихся отрицательных примеров, отметим только, что чрезвычайно характерной является картина, описанная студентами В. Прохоровым и П. Черных, для северо-восточных районов Тувинской автономной области. Охотник приходит на заготовительный пункт с большой связкой соболиных шкурок, и заготовитель выбирает из них лучшие, тут же выдавая, вернее заполняя, для представления начальству имеющиеся у него лицензии. Большую профанацию глубокой идеи лицензионной системы трудно представить, и очевидно, что оставить ее в таком виде недопустимо.
Окончательно подрывает идею лицензионной системы периодически возобновляющаяся скупка лежалой пушнины, то есть оплата труда браконьеров за целый ряд лет их деятельности. Как нам пишет И. П. Лаптев, эти противозаконные операции в Западной Сибири продолжались и в 1956 году.
Из-за отсутствия надзора на местах и безразличия общественности к судьбе диких животных не находятся в безопасности даже такие редкие звери, как речной бобр, охота на которого запрещена вообще. В Сибири сейчас этих грызунов расселяют, на местах выпуска организуют охрану, но бобры очень подвижны и отправляются в кочевки не за одну сотню километров от места выпуска. И вот таких путешественников сплошь и рядом убивают просто из любопытства. Такие случаи нам известны в северо-восточном Приуралье, Бийске, Приенисейском крае, Приангарье… А ведь, если мы не сумеем обеспечить безопасность бобра в Сибири, это будет совсем непростительно.
Итак, налаживание охраны силами органов лесного надзора и милиции, специальной сети охотинспекторов обязательно повсюду, но было бы ошибкой думать, что этого достаточно. Напротив, запрещения и присмотр за выполнением этих постановлений есть лишь часть проблемы охраны природы. Подлинное осуществление охраны природы под силу только всему народу.
Нет никакого сомнения, что повсеместная, действенная охрана природы станет достижением ближайших лет и мы своими глазами увидим, как животный и растительный мир ответит на наши заботы своим изобилием, но это требует упорного, настойчивого труда и конкретных, решительных организационных мер.