Этот вопрос ставится при разработке программы изучения географических объектов любой природы. Связан он с общим ходом развития общенаучного мышления, со сменой, как говорят специалисты, в области истории науки общенаучных парадигм, т. е. устойчивых общепринятых представлений.
Вспомним, каким великим (говоря без всяких преувеличений) было открытие В. В. Докучаева о том, что почву можно и следует рассматривать как естественно-историческое тело, т. е. как реальный, единый, однородный объект науки, сходный с другими, уже хорошо изученными естественноисторическими телами. А ведь до него почву рассматривали прежде всего как объект научно-производственных манипуляций. Поэтому почва, с которой имел дело земледелец, по своему описанию отличалась от почвы санитарного врача, лесовода, дорожника, каждый из которых видел в ней совсем отличные от других специалистов стороны.
Признать почву естественноисторическим телом — это означало признать ее познаваемой с помощью общепринятых в науке методов и подходов, среди которых в те времена особенно сильны были подходы физические. В этом случае объект часто рассматривался как сводимый к однородной (гомогенной) точке, свойства и поведение которой зависят прежде всего от взаимодействия, от игры внешних по отношению к нему сил — факторов. В качестве такой точки был принят профиль почвы, а в качестве факторов — климатические условия, растительность, механический состав почвообразующих пород и время. Было обращено внимание на то, что факторы эти действуют в комплексе, совокупно.
Эта теоретическая модель (парадигма «естественноисторическое тело и факторы») оказалась весьма продуктивной не только для почвоведения, но и для всего географического естествознания. Порою она преломлялась в образные представления «реки — зеркало климата», «озера — зеркало климата». Образ зеркала как бы невольно подчеркивал пассивность характера изучаемого объекта. Эта модель сыграла свою роль даже в экономической географии, где (хотя и независимо, но в рамках той же логики) сформировалось учение о факторах размещения производства. С помощью этой модели были углубленно исследованы факторы внешней по отношению к объекту среды, их роль в происхождении и жизни объектов. Такой подход способствовал широкому распространению генетических классификаций: объект относился к тому классу, который формировался преимущественно под влиянием того или иного фактора. Таковы, например, классификации форм рельефа: эоловые (ветровые), плювиальные (сформированные потоками), гляциальные (ледниковые) и т. д. Модель эта хорошо выполняла объяснительную функцию, она помогла понять, что и почему происходит с объектом. Частично она помогла и управлять состоянием объекта, регулируя те факторы, которые благодаря простоте, прямолинейности связей по линии «воздействие фактора — изменение тела» оказывалось менять в наших возможностях (например, увлажнение почвы, характер ее минерального питания). Это сильные стороны модели. Казалось также, что, рассчитав равнодействующую всех факторов, мы всегда можем предсказать направление изменения тела, изменение его свойств. А слабые стороны этой модели — это необходимость представить себе объект в значительной мере однородно или плавно — в соответствии с изменением факторов — меняющим свои свойства. Внимание сосредоточивалось на вертикальных связях — один из компонентов (или однородный ландшафт, предприятие) рассматривается как тело, а другие компоненты или ландшафты как внешние факторы.
В 60-е годы XX века появилась новая общенаучная парадигма — системная. Было осознано, что большинство географических объектов можно рассматривать как системы, состоящие из разнородных (гетерогенных) элементов, каждый из которых выполняет в ней свою роль, системы, обладающие внутренней связью, сетью цепных реакций, внутренним механизмом устойчивости, памятью, саморегуляцией, препятствующей мгновенному изменению состояния системы в результате слепой игры внешних факторов. Внимание при этом как бы переносится с поведения внешних факторов на деятельность внутрисистемных связей, на механизмы саморегуляции, самоорганизации, на механизмы устойчивости.
Незаменимым оказалось использование системного подхода при изучении географических объектов, элементами которых выступали разнородные территориальные комплексы: ландшафты, состоящие из комплексов более низкого ранга, города, включающие в свой состав ряд различных функциональных зон, экономические районы, сочетающие промышленные и сельскохозяйственные подрайоны, системы расселения, состоящие из городов с разным хозяйственным профилем и сельских поселений. Это оказались как раз те случаи, когда мы не могли представить эти единые, но в тоже время состоящие из разнородных частей территории в виде однородного тела. Те случаи, когда на передний план выступали не связи между компонентами, а горизонтальные связи между территориальными комплексами, когда проявлялись сложные, ветвящиеся пространственные цепные реакции, перебрасывающие воздействия от одного территориального комплекса к другому.
Модель системы помогла глубже уяснить ряд свойств уже ранее изучавшихся географами природных ландшафтов и производственных комплексов. Ее использование способствовало ускоренному исследованию ранее не изучавшихся в географии (и не только в географии) объектов: территориальных рекреационных систем (т. е. систем организации отдыха, туризма и курортного лечения), демоэкологических систем (экологических систем человека, населения, народа).
Эта модель оказалась особенно полезной в тех случаях, когда перед практикой встали задачи не просто извлечения полезных свойств из географических объектов, а сохранения механизмов воспроизводства этих свойств, и в особенности когда возникла задача создания геосистем с некоторым набором заданных свойств: природно-технических (водохранилища, плантации культурных растений, ирригационных систем, парков и т. д.) и в особенности интегральных и демоэкологических систем (населенных пунктов, систем расселения, территориальных производственных комплексов).
Примером могут выступать курортные города, где должны сочетаться социально-психологическая (бытовые удобства городского типа, развитая сеть услуг) и психо-физиологическая (газовый и ионный состав воздуха, пейзажное разнообразие) комфортность окружающей среды.
В этих системах и без того сложный природный комплекс входит в состав еще более сложного комплекса, выполняя в нем некоторую — выбранную для него в соответствии с его свойствами и целью создаваемой системы — социально-экономическую функцию.
Таким образом, модель системы, охотно воспринятая географами, выполняет не только объяснительную, но и конструктивную функцию. В целом можно предположить, что модель «естественноисторическое тело — факторы» в большей мере соответствовала представлению о преобладании в реальном мире жестко, однозначно предопределяемых изменением факторов состояния географических объектов, в то время как модель системы в значительно более высокой мере опиралась на представление о вероятностной природе последствий изменения внешних факторов.
Споры между традиционалистами (физикалистами) и авангардистами (системниками) не прекращаются, но ведутся сегодня довольно вяло. Скорее, даже проявляется и не спор, а нежелание или неумение использовать новую модель, надежда на то, что и новые задачи можно решить, опираясь лишь на старую модель.
А между тем напрашивается простой вывод: противопоставление этих двух различных моделей нецелесообразно. Успех использования той или иной из них зависит от масштаба рассмотрения и степени упрощения задачи. При рассмотрении как бы издалека, пожалуй, не только проще, но и эффективнее модель естественно-исторического тела — монолитной, гомогенной точки, при приближенном (крупномасштабном) — системы. Еще целесообразнее рассмотрение любого объекта с помощью двух моделей, учитывающих и внутрисистемные связи, и внешние связи системы со средою, с ее весьма разнообразными факторами.
Автор: В. С. Преображенский — доктор географических наук, профессор